– Да пошли они! – яростно прошипел Виталик. – Сидят тут, жрут, пьют и думают, что знают цену жизни и смерти. Но на самом деле ни черта они не знают. Вот мы с тобой – знаем. Твое здоровье, старик!
Виталик быстро вылил себе в стакан остатки водки, отсалютовал Артуру и залпом выпил. Потом кинул в рот кусочек хлеба и стал угрюмо жевать.
– Зря я тебе позвонил, – сказал он. – А про Темченко не думай. Он все равно сдохнет во сне. И, скорей всего, намного раньше, чем мы с тобой.
Виталик достал из кармана пухлый бумажник, вынул купюру и швырнул на стол. Затем встал со стула.
– Рад, что с тобой все в порядке, – сказал он. – Береги себя.
– Ты тоже.
Борзин повернулся и зашагал к выходу. А Ройзман смотрел ему вслед и думал о том, что никакие годы, даже если оба они доживут до глубокой старости, не смогут стереть из их памяти охотничий домик, окруженный страшным черным лесом.
И спустя несколько лет, глядя на статью с броским заголовком, Артур Осипович думал о том же самом.
«ПАЦИЕНТ ВЫШЕЛ ИЗ КОМЫ СПУСТЯ 18 ЛЕТ!»
– Нашли чему радоваться, – хмуро проговорил Ройзман. – Скоро многие об этом пожалеют.
На столе мелодично заиграл телефон. Ройзман нехотя взял трубку.
– Артур Осипович, – пропел из трубки нежный голос секретарши. – Вам звонит какая-то женщина.
– Какая еще женщина?
– Она назвалась вашей старой знакомой, – игриво проговорила секретарша. – Но имени не назвала.
Такое случалось и раньше, поэтому Артур Осипович ничуть не обеспокоился.
– Соедини, – приказал он.
Раздался переливчатый музыкальный перебор, означавший соединение. Ройзман протянул руку и пододвинул к себе открытую коробку конфет.
– Слушаю! – сказал он, взял конфету и положил ее в рот.
Ответа не последовало.
– Вы будете говорить или нет? – Ройзман раскусил конфету и почувствовал, как сладкая смесь крема и ликера вытекла ему на язык. – Эй!
И тут он услышал звук – негромкий, непонятный, похожий на шуршание, а затем – на тихий стон. Ройзман перестал жевать и замер, прислушиваясь. Звук повторился и стал протяжным, как горловое пение алтайского шамана. По спине Артура пробежала ледяная волна, а лоб покрылся испариной.
Он нашел в себе силы хрипло пробормотать:
– Я не понима…
Звук чуть усилился. Ройзман замолчал. Отчего-то он весь взмок, но не бросил трубку, лишь крепче прижал ее к уху.
С полминуты Артур просто слушал, и чем дольше, тем сильнее менялось его лицо. Глаза подернулись дымкой, щеки провисли, уголки губ безвольно опустились.
Прошло две минуты, в течение которых Артур Осипович не сделал ни одной попытки перебить собеседника. Он просто слушал, лишь изредка бормоча бесцветным, покорным голосом:
– Да… Да… Да…
Когда разговор закончился, Ройзман положил телефон на стол, встал и с непроницаемым лицом прошел к шкафу. Там он надел пальто, проверил бумажник (достал, открыл, посмотрел, снова закрыл и убрал в карман), после чего вышел из кабинета.
Секретарша Вика при виде босса встрепенулась и быстрым движением поправила прическу.
– Артур Осипович, – с улыбкой заворковала она, – а вы…
Ройзман даже не посмотрел в ее сторону. Он спокойно и ровно прошел мимо нее к двери. (На допросе, состоявшемся через несколько часов, она утверждала, что Ройзман выглядел и заторможенным, и целеустремленным одновременно.)
Вика открыла рот и растерянно моргнула. Босс почти никогда не уходил из офиса посреди рабочего дня, не проинформировав ее о том, где будет и что отвечать на телефонные звонки. Лишь когда он вышел, Вика захлопнула рот и озадаченно почесала щеку длинными лакированными ногтями.
Тем временем Артур Осипович прошел через все офисное помещение, ни с кем не здороваясь и ни на кого не обращая внимания, и вышел на улицу.
Резкий порыв ветра швырнул Ройзману в лицо гроздь колких холодных дождевых капель, но бизнесмен этого даже не заметил. Он прошел на автостоянку, забрался в свой внедорожник, завел мотор и тронул машину с места.
Секретарша Вика стояла у окна офиса и растерянно смотрела вслед отъезжающей машине босса. У нее возникли плохие предчувствия. И они ее не обманули.
2
Петя Давыдов, давнишний друг Глеба и знаменитый московский фотограф, едва открыв дверь, тут же распахнул объятия.
– Здравствуй, б-братское сердце!
– Привет, старина!
Старые друзья обнялись.
– Ну, п-проходи! – Петя положил Глебу руку на плечи и повлек его в гостиную. – «Спустись же с колесницы, во дворец войди!» – процитировал он своего любимого Эсхила. – Сто лет тебя не в‑видел! Не знаю, как протянул эти годы!
Глеб засмеялся.
– Моими молитвами и протянул, – сказал он. – Я о тебе часто вспоминаю. Но только соберусь позвонить, как обязательно найдется какое-нибудь срочное дело. Прямо фатум какой-то.
– Да, брат, «и Зевс от п-предрешенной не уйдет судьбы»! Ну, проходи-проходи!
Петя усадил друга в кресло, а сам прошел к шкафу и достал бутылку коньяка и два стакана.
– «Наири», – с гордостью сообщил он. – Двадцать лет в-выдержки. Настоящий армянский, а не какая-нибудь французская пошлятина. Надеюсь, не откажешься?
– Когда это я отказывался от хорошего коньяка?
– И то верно. Нужно быть идиотом, чтобы отказаться от нектара!
Пока Давыдов разливал коньяк по стаканам, Глеб внимательно его рассмотрел. Они не виделись почти три года, но, похоже, время совершенно не властно над Петей Давыдовым. В свои неполные сорок лет он по-прежнему был похож на рыжеволосого, очкастого, всклокоченного мальчишку, каковым, по сути, до сих пор и являлся. Даже одежда его не изменилась. Тот же замшевый пиджак, те же джинсы и кеды, и даже роговая оправа очков с течением лет не претерпела никаких изменений.
– Давай дернем для начала, – предложил Петя, поднимая свой стакан.
– Давай, – согласился Глеб.
– За тех, кто на б-борту! – провозгласил Петя.
– А те, кто за бортом, сами напьются, – с улыбкой добавил Глеб.
Они чокнулись и сделали по паре глотков.
– Ну? – спросил Давыдов. – Как тебе?
– Чтоб я так жил, – отозвался Глеб.
– Будешь! – засмеялся Петя. – Только заходи почаще!
Отпив еще по глотку, они приступили к разговору.
– Ну, рассказывай. Какими с-судьбами?
Глеб иронично прищурился:
– Если скажу, что просто соскучился, ты ведь не поверишь?
