– Остановитесь! Туда нельзя! – кричала сестра Лида, семеня за ней.
Девушка попыталась схватить ее за плечо, но Маша с силой оттолкнула ее от себя. Лида ударилась спиной о стену, но тут же снова ринулась за Машей. А та уже остановилась возле двери, где обрывался кровавый след. Дверь была железная, выкрашенная масляной краской.
Лида подскочила сзади и дернула ее за плащ.
– Нельзя! – завопила она. – Нельзя!
Чтобы избавиться от атак навязчивой «киевницы», майор Любимова быстро достала из сумки удостоверение ГУВД, раскрыла его и сунула Лиде в лицо.
– Я из полиции! – сказала она. – Расследую преступление! Будешь мне мешать – арестую!
Маша убрала удостоверение и повернулась к двери. Вместо обычной ручки здесь было что-то вроде кремальерного запора, как на люках подводных лодок.
– Что там? – спросила Маша, кивнув на массивную никелированную ручку запора.
– Хо… холодильник, – пробормотала Лида.
Маша взялась за круглую ручку и с силой ее крутанула. Раздался щелчок, тяжелая стальная дверь распахнулась, и в лицо Маше повеяло холодом.
Она обернулась к Лиде, но той уже не было в коридоре. Наверняка побежала докладывать Елене. Времени было мало. Маша вошла в холодильную камеру, нащупала на стене рубильник и зажгла свет. И тут же оказалась перед рядом замороженных и освежеванных свиных туш, висящих на крюках.
Подавив приступ тошноты, Маша двинулась вперед по хрусткому, покрытому белой наледью полу. Сделала шаг, другой, третий, обогнула последнюю свиную тушу и замерла на месте. В углу морозильной камеры на стальном полу лежала обнаженная девушка. Широко раскрытые глаза ее покрылись коркой льда, тело было распорото от ключиц до паха, органы – вынуты.
Маша повернулась и быстро вышла из камеры, доставая по пути мобильник из сумочки.
– Любопытствуете? – услышала она мужской голос.
Маша резко подняла голову и увидела перед собой рослого широкоплечего мужчину с каким-то стертым, безликим лицом. Он был одет в черную рубашку, джинсы и серый шерстяной пиджак.
– Я… искала туалет.
– Чому нэ спыталы в кого-нэбудь з сестэр?
– Что? – не поняла Маша.
– Я говорю, почему не спросили у кого-нибудь из сестер?
– Никого не было рядом.
– Ось как? – холодно усмехнулся верзила.
Послышался звук шагов. Из-за угла вывернули Лида и Елена. Помощница матери остановилась и пристально посмотрела на Машу. Затем шагнула к ней, схватила за руку и резко подняла ее к своему лицу. Край рукава Маши был испачкан кровью.
– Возьми ее! – коротко приказала Елена.
Мужчина угрожающе двинулся на Машу. Она отскочила к стене, выхватила из сумочки травматический пистолет и направила его верзиле в грудь.
– Не приближайтесь! – яростно и жестко проговорила она.
Он остановился и вопросительно посмотрел на Елену. Та, уставилась на Машу.
– Журналистка с пистолетом? – иронично протянула она. – Это что-то новое. Боюсь, с этого дня нам придется обыскивать всех гостей.
– Не придется, – сказала Маша.
Продолжая держать верзилу на прицеле, она поднесла к глазам сотовый телефон. Нажимая на кнопку связи, Маша на секунду потеряла бдительность. Охранник молниеносно прыгнул на нее и ловким движением сбил с ног, одновременно выхватив у нее пистолет.
Свободной рукой он схватил Машу за горло, а в другой повертел ее пистолет.
– Травматика, – с усмешкой сказал он.
Маша, задыхаясь и хрипя, попробовала дотянуться до упавшего на пол телефона. Но верзила-охранник одним рывком поднял ее на ноги и спросил у Елены:
– Что с ней делать?
– Веди ее за мной, – распорядилась та. – Я посоветуюсь с Матерью.
– Вона дужэ багато бачила.
– Я сказала: я посоветуюсь с Матерью.
– Якщо вона кому-нэбудь розповисть…
– Хватит! – рявкнула на охранника Елена. – Я поговорю с Матерью и скажу тебе, что делать!
– Добрэ, – пробасил верзила, сунул пистолет в карман пиджака и слегка ослабил хватку.
– Я из российской полиции! – прохрипела Маша, глядя ему в глаза. – Меня будут искать!
– Я в цьому сумниваюсь, – усмехнулся он.
– Вы не понима…
Верзила достал из другого кармана носовой платок, смял его в ком и грубо втолкнул его Маше в рот. Потом заломил ей руку за спину и потащил вслед за Еленой и Лидой.
6
– Лучше зажмурься, если не хочешь отдирать скотч вместе с глазами, – посоветовал охранник.
Маша закрыла глаза. Он обмотал скотч вокруг ее головы, заклеивая веки. Маша погрузилась во тьму. И тут же испытала чудовищный приступ паники. Она поняла, что сейчас умрет – до того, как эти гады тронут ее. Умрет от ужаса, от комка, вставшего в горле, от разрыва сердца, судорожно бьющегося в груди.
«Успокойся, Любимова, – приказала она себе. – Ты еще жива. И ты выпутаешься из этой ситуации».
Охранник связал Маше скотчем руки за спиной, затем усадил ее на стул. Некоторое время из-за закрытой двери доносились стоны Матери. А затем стоны эти обрели форму слов, и Любимова услышала связную речь.
– Ты чуешь мэнэ?.. – спрашивала кого-то Суховей. – Заклынаю тэбэ! Заклынаю тэбэ!.. Ты плоть моя и кров моя!.. – Старуха говорила медленно, с частыми перерывами, словно для того, чтобы отдышаться перед следующими яростными призывами.
Толстуха заплакала. Машу пробрал мороз, когда она поняла, с кем только что беседовала Мать. В ее памяти возник образ обугленного женского трупа, лежащего на жухлой траве.
КАТЯ СУХОВЕЙ!
– Залышився ще одын… – снова заговорила Суховей, всхлипнув. – Вбый його… Заклынаю тэбэ плотью и кровью, вбый його… Вбый!..
«Остался один? – удивилась Маша. – Но почему один? Ведь еще живы Андрей Темченко и Виталий Борзин! И что, черт возьми, означает это обращение? Катя Суховей не может восстать из пепла и отомстить своим убийцам. Она мертва, и ей не воскреснуть. Это невозможно!»
Но, видимо, старуха Суховей придерживалась другого мнения.
– Залышився одын… – продолжала причитать она. – Вбый його, милая!.. Вбый!..
Тут Мать замолчала и снова всхлипнула. Затем раздался скрип открывающейся двери. А потом Маша услышала голоса доктора и Елены.
– Мы можем использовать ее органы для лечения, – сказал доктор. – Но я должен подготовиться.
– Сколько тебе понадобится времени? – спросила Елена.
– Пара часов. Я могу выпотрошить ее прямо сейчас, забрать все, что нужно, и заморозить до поры до времени. Но лучше, если ее тело будет инкубатором. По крайней мере, на ближайшие пару часов.
