– Скорее дамский роман. Только финал в нем довольно
печальный, а так хоть сериал снимай, честное слово! Она, эта женщина, «Марлен
Дитрих», как вы ее называете, вышла замуж за одного человека. У нее уже был сын
от первого брака, муж умер, она жила одна, а потом встретила того мужчину. Не
знаю ни имени его, ни фамилии, ни кто он. Меня это и не интересовало. Что
характерно, он тоже был вроде бы вдовец, но без детей. Они случайно
познакомились и поженились. Но вы представляете, оказывается, ее первый муж был
наркоман и жену тоже приохотил к наркотикам. Она это очень тщательно скрывала,
но потом все вышло наружу. Что-то она там такое устроила, чуть ли не родного
сына своего покушалась убить, ужас, да? До чего людей наркота доводит, просто
представить страшно! И ее отправили в психушку. Муж ее навещал, видимо, крепко
ее любил, но у нее очень тяжелый случай был. У этой женщины сестра была. Она
вместе с мужем ходила в больницу, а потом, это Алеша уже стороной узнал, когда
из психушки ушел, потом этот муж со своей ненормальной женой развелся и женился
на ее сестре. Представляете? Ну конечно, мальчику нужна была мать…
– То есть он с «Марлен Дитрих» развелся, я так понимаю, а
сына ей не оставил?
– Да. Он ребенка усыновил в свое время и бросить его не мог.
Порядочный человек, побольше бы таких.
– Да, конечно… Хорошо, Алла Павловна, спасибо вам огромное.
Не буду вас больше терзать вопросами, вам надо отдохнуть, да и мне пора.
Извините…
– Не извиняйтесь. Хорошо, что вы пришли, мне и правда
немного полегче стало. Всего вам хорошего. Если найдете, кто… кто с Алешей это
сделал, вы мне скажете?
– Разумеется. Разумеется, найдем и скажем.
* * *
– Что ж они все не едут да не едут? – тоскливо пробормотала
Валентина.
– Ничего, ничего, приедут, куда денутся! – успокаивающе
молвил Залесский, обнимая жену за плечи. Она притулилась где-то у него под
мышкой, вся сжавшись в комочек.
Никогда Долохов и вообразить не мог, что его высокая,
статная, дерзко-независимая соседка способна уменьшиться до такой степени и
выглядеть совершенно слабой и беспомощной. Сидевшая в другом углу огроменного
дивана писательница Дмитриева казалась по сравнению с Валентиной подчеркнуто
обособленной и эмансипированной. Долохов вспомнил, как обнимал ее, когда она
была в одном только полотенце, – и насупился. Тогда обнять ее было возможно и
даже естественно. Теперь он на такой подвиг не отважился бы. Оделась в свои
джинсы и эту кофту – словно в броню. Вжикнула «молниями» – будто латы
застегнула! А не правы ли те, кто говорит, что всякая сильная женщина только и
ждет того, с кем рядом сможет быть слабой?..
Он с сожалением вздохнул. Видать, не всякая! Не похоже,
чтобы эта Алена кого-то подобного ждала.
А на Валентину такое удручающее впечатление произвело то,
что ей пришлось сделать перевязку Ирине Пластовой. Долохов и Залесский еле
удерживали раненую с двух сторон: казалось, что ей просто не терпелось истечь
кровью! А уж какие словечки слетали с ее губ… Кончилось все тем, что Долохову
пришлось достать шприц. Один он уже израсходовал на Ларису. Теперь свою дозу
получила Ирина. После того, как она утихла, ее, связав по рукам и ногам,
отправили в компанию к сестрице.
– Что ты ей вколол? – опасливо спросила Валентина.
– Не волнуйся, это просто сильное снотворное моментального
действия, – пояснил Долохов.
– Скажите, а когда приедет милиция, у вас не будет проблем
из-за этого выстрела? Ну, из-за ее ранения? – холодноватым тоном спросила
писательница. На автоответчике ее голос звучал совершенно иначе. Не так
высокомерно.
– У меня есть разрешение на ношение и применение любого
оружия, – успокоил ее Долохов, и она в сомнении качнула головой:
– Ну, смотрите. А то, может быть, гораздо естественней
покажется, что в нее стреляла я. Тут уж типичная самооборона, иначе не
назовешь.
– Довольно затруднительно вам было ее подстрелить, не имея
никакого оружия, – усмехнулся Долохов. – К тому же с моей стороны это тоже была
самооборона. Сначала выстрелила она: открыла пальбу, не успели мы подъехать.
Дырка в стекле моего джипа – тому достаточно убедительное доказательство. Ну уж
тогда пришлось и мне применить личное оружие.
В ту минуту ему не вполне понятным, странным показалось
такое самопожертвование этой загадочной особы. Мало ей подозрения в убийстве
Пластова, что ли? Или она хочет окончательно заручиться его согласием дать ей
алиби? Но украденные файлы должны сделать его совершенно покладистым, даже если
бы он отказался, а ведь он собирался это самое алиби подтвердить…
– Господи, да неужели они сестры?! – потрясенно вопросила в
эту минуту Валентина, и Долохов был вынужден отвлечься от своих мыслей… сугубо
деловых, само собой.
– Сестры, сестры, – кивнул он. – Ирина старшая, Лариса
младшая. У них матери были разные, а отец один. Что характерно, обе мамаши
покончили с собой. Возможно, их привел к этому брак с Петром Мельгуновым. В
девичестве сестрицы носили эту фамилию. Как ни странно, отец их тоже был
склонен к суициду. Предпринял две попытки совершить его – вторая была успешной.
Он перерезал себе вены. Нашла его Лариса – в ванне с кровавой водой, – может
быть, именно после этого у нее и начали проявляться психические отклонения.
Ирина-то родилась уже не вполне нормальной – ну, о женщинах с гиперандрогенией
нам Валентина побольше может рассказать…
– Нет уж, Володенька, лучше рассказывай ты, – простонала та,
покрепче прижимаясь к мужу. – Пока милиция не приехала, ты нам все толком
объясни.
Долохов угрюмо кивнул. В отличие от Валентины, он детективы
как жанр литературный признавал и где-то даже любил. Ему только не слишком
нравились последние сцены, в которых догадливому следователю (частному
детективу, главному герою или героине и т. д. и т. п.) приходилось объяснять
собравшимся, кто вообще был в книжке главный злодей и как он до этого
додумался. А теперь он сам оказался в роли такого рассказчика. И некуда было от
этого деться, потому что «зрительская масса требовала объяснений». Вернее, не
требовала, а нетерпеливо ждала. Ждала объяснений и баба Паша, натерпевшаяся
страху из-за двух ворвавшихся в ее дом сестричек-истеричек, которые зачем-то
изрешетили пулями раритетный диван, и теперь отдыхавшая в боковушке и сквозь
приоткрытую дверь прислушивающаяся к разговору «дорогих гостей». Он поймал
тревожный взгляд Дмитриевой и с трудом отвел глаза.
Долохов мотнул головой, деловито нахмурился – и стал
исполнять роль, которая была отведена ему в последней сцене этого детектива:
давать объяснения:
