И потом, она терпеть не могла дурацких совпадений, которыми
так и кишат детективы. Герой спасает незнакомку, влюбляется в нее, а после
выясняется, что именно для ее убийства его нанял кровавый наркобарон, потому
что она единственная обладает информацией, которая способна разрушить его
империю! Женщина утешает незнакомую плачущую девушку, но через две секунды та
падает, убитая неведомо откуда прилетевшей пулей, а в ее кармане сердобольная
особа находит бумажку с телефоном… своего собственного мужа, майора уголовного
розыска с Петровки, 38! В самолете садятся рядом и совершенно случайно
знакомятся два парня, потом, уже на земле, один другому спасает жизнь, а затем
оказывается, что именно спаситель стоит на пути спасенного к огромному
наследству. Никто другой! Следовательша уходит от подозреваемого, которому ей
очень хочется пришить дело, – уходит, уже готовая признать собственную
несостоятельность, как вдруг, остановившись застегнуть «молнию» на сапоге (или
почесаться, или высморкаться, или совершить еще какое-нибудь столь же
необходимое дело), слышит разговор, полностью подтверждающий ее подозрения, и
более того – открывающий место нахождения исчезнувшего трупа, похищенных детей
или украденных бриллиантов!
Валентина, помнится, читала в газете интервью с какой-то
местной нижегородской писательницей. Та утверждала, что детектив – это
искусство совпадений. Валентина тогда скептически усмехнулась, подумав, что
барышня просто ищет себе легкого пути в жизни, как, впрочем, и многие авторы
презираемого ею жанра. В жизни таких безумных совпадений не бывает, а
литература, пусть даже и детективная, все-таки призвана отражать
действительность!
Правда, вчера вечером Валентина сама была изумлена тем, что
наткнулась на свою старую фотографию во время допроса… Но это не совпадение, а
случайность! Такие случайности вполне уместны как в жизни, так и в литературе.
Никто ведь не упрекает Льва Толстого из-за того, что смертельно раненного князя
Андрея привозят именно в тот дом, где остановились уехавшие из Москвы Ростовы и
Наташа видит и узнает его. Это – случайность. Вполне оправданная неразберихой и
суматохой войны. А история, в которую втравил их с мужем Долохов…
Сущий детектив, словом!
Валентина неодобрительно покачала головой. Главное, свалил
им на руки эту беспамятную особу, дал ключи от своей квартиры, велел разместить
даму там, сторожить ее – и немедленно умотал в Москву: у него якобы срывается
сверхважная встреча. Обрушил на голову Залесских целый ворох совершенно
невероятных, противоречивых сведений – и был таков.
Валентина попыталась возмутиться, однако взглянула на
спутника своей жизни – и невольно прикусила язык. Такого удалого, залихватского
выражения на Валькином лице она давным-давно не видела! Он словно бы мгновенно
стал совершенно другим человеком. Некую постепенно просыпающуюся удаль
Валентина уловила в нем, еще когда они неслись в ночи на встречу с Долоховым.
Даже перестал ворчать, что вечером в Москву ехать, а отдохнуть не удается (в
поезде Залесский вообще не мог спать). А уж когда они помчались обратно, увозя
на заднем сиденье своей «Нивы» бесчувственную женщину, Валентине вообще
показалось, что тихий супруг превратился в какого-то биоробота, созданного ради
того, чтобы гнать по шоссе со скоростью сто восемьдесят кэмэ в час,
сосредоточенно стиснув зубы и не отрывая глаз от дороги… но при этом порою
расплываться в мальчишеской улыбке.
Любая другая жена на месте Валентины ощутила бы некие
ревнивые подозрения. Типа: что-то мужик нездорово воодушевился ради какой-то
таинственной незнакомки! Но Валентина никаких ревнивых позывов не ощутила,
потому что сроду дурой не была и твердо знала, что ее Залесский – однолюб. Он
был преисполнен счастьем отнюдь не потому, что спасал эту женщину, а просто
потому, что спасал кого-то. И еще помогал товарищу, исполнял его приказ.
Видимо, ему этого жутко не хватало, то есть приказов, с изумлением подумала
Валентина и впредь решила спрятать женскую слабость в карман и разговаривать с
Залесским исключительно с позиции силы и с командирскими интонациями. Стоило ей
это понять, как мгновенно вспыхнувшая неприязнь к незнакомке сошла на нет, и
она стала оглядываться на заднее сиденье с искренним беспокойством, почти
уверенная, что Долохов перестарался с мерами безопасности. Еще там, «на точке
рандеву», когда странную даму выгружали из одной тачки и запихивали в другую,
Валентина спросила у Владимира:
– Она что, так и не приходила в себя с тех пор, как ты ее
подобрал?
Долохов помолчал со странным выражением лица. Валентине
показалось, что он сконфужен.
– Да ты понимаешь, – пробормотал наконец он, – я собрался ее
обыскать, ну, карманы проверить, документы посмотреть. А она как раз в эту
минуту взяла да очнулась. И уж не знаю, чего там себе навоображала в полубреду,
но начала орать и отбиваться. Пришлось ее приемом вырубить.
– Что-о? – чуть ли не в ужасе протянула Валентина. –
Вырубить? Приемом? А словами ты не мог объяснить, что и как? Просто успокоить
ее и все рассказать?
– Да времени не было, – простодушно сказал Долохов. – Я
должен был срочно вам позвонить, вызвать на эту встречу. Мне же еще в Москву
мотать! К тому же я боялся: вдруг сейчас какой-нибудь мент свалится на голову…
не выпутаешься потом. То есть я бы как-то выпутался, а ее бы уж точно замели по
подозрению в убийстве.
– А ты не думаешь, что это подозрение основательно? –
спросила тогда Валентина, но, выслушав короткое и категоричное долоховское
«нет», она больше никаких вопросов не задавала, приняв как данность – пусть и
раздражающую данность! – что надо, как это сделал Валька, подчиниться приказу.
Тем более что у Долохова имелись-таки основания подобные приказы отдавать и
ждать от Залесских повиновения. В том смысле, что они были перед ним в изрядном
долгу, и хотя он в жизни не напомнил бы о необходимости этот долг отдавать, но
сами обстоятельства подвели Залесских к этому.
