– Да нет, спасибо. – Она нервно отбросила ложечку. – Нет… я
никому ничего не говорила.
– Почему?
– Ну как вы не понимаете? – сердито глянула она исподлобья.
– Я вообще об этом случае молчала! Никому ни слова не молвила, только в
милиции, ну и маме. А она взяла да и разболтала нашей соседке, а та,
оказывается, в газете работает. Я чуть не умерла, когда ту заметку прочитала,
главное, она даже первую букву моего имени указала! Зачем такие вещи делать?!
Хорошо, хоть никто ни о чем не догадался. Я вообще молчала как рыба, вот
сегодня Таньке, дура, проболталась, и то только потому, что выпила. Мне вообще
пить нисколько нельзя, тем более водку. Но Танька – она нормальная девчонка,
она сплетничать не будет.
У Долохова о Татьяне сложилось несколько иное мнение, но он
и его благоразумно оставил при себе. Пусть все свои разочарования Люда испытает
без его участия и как можно позднее. А впрочем, возможно, она и права. Дай-то
бог!
– Я было подумала тем милиционерам позвонить, которые тогда
протокол составляли, а потом я решила: это только нервы снова трепать и
позориться. У меня же нету доказательств. А парень наверняка отоврется! И я
опять останусь дура дурой. И потом…
Люда умолкла и отвела глаза.
– Ну, что потом?
Люда опять стала скрести ложкой в пустой чашечке.
Долохов вздохнул, пошел к стойке, выбрал два желе, не глядя,
заплатил, поставил их перед Людой. Она с тем же меланхолическим выражением лица
переключилась с пустой чашечки на полную.
– Итак? – спросил Долохов, вклинившись между первой и
второй. – Я правильно понял? Дело не в том, что вы не вполне уверены, что это
тот самый парень? А в том, что он вам понравился, этот Рутгер Хауэр, да?
Люда молча принялась за второе желе. Судя по цвету, оно было
изготовлено из стиральной синьки. Долохов запаниковал было, а потом вспомнил
этикетку: «Голубичное» – и малость успокоился.
– Ну, в общем-то… – наконец пробормотала Люда. – Как вам
сказать… Он очень красивый. Мне такого типа мужчины всегда нравились: высокие,
холодные, со светлыми глазами, стройные. Скандинавского типа. Но я им
совершенно безразлична, как назло. Они меня просто в упор не видят! На меня,
наоборот, западают брюнеты среднего роста. И я вдруг подумала: а как,
интересно, было бы, если бы я… ну, понимаете… если бы я согласилась? Вы,
наверное, скажете, что я какая-нибудь сумасшедшая, но я никак не могла
перестать об этом думать. Это ненормально? Развратно, да? Ну скажите, вы ведь
так считаете?
В голосе ее зазвенели слезы. Долохов рефлекторно дернулся
отправиться за очередным «транквилизатором», однако на полочках к этому времени
больше не осталось ни одной порции желе.
– Ой, Люда, сложно все это, – вздохнул он. – Нормально,
ненормально… К примеру, я знаю случаи, когда женщины влюблялись в тех, кто их
изнасиловал. Вы такое можете себе представить?
Люда посмотрела испуганно:
– Но ведь он меня не насиловал! Он меня даже пальцем не
тронул!
– Ну да. В том-то и дело.
– Я… в общем, я тогда стала о нем думать, – быстро
заговорила Люда, как будто теперь чувствовала необходимость вывернуть душу
наизнанку. – Я стала даже какие-то оправдания ему искать! Подумала: может быть,
он попал в ту компанию случайно? Оттого, что искал острых ощущений? А плохого
ничего не хотел.
– М-да… – не удержался Долохов.
– А что? – запальчиво возразила Люда. – Вот вы сказали, что
вы частный детектив. А могли бы работать, к примеру, ну, я не знаю, бухгалтером
или инженером… Но вы тоже ищете чего-то особенного в жизни! Остроты ощущений!
Или вот мой жених. Он милиционер, между прочим.
– Милиционер?! – изумился Долохов. – У вас жених –
милиционер?
– Ну да, мы в школе вместе учились, только он на два класса
старше. Потом окончил школу милиции и по распределению работает во Владимире.
Мы из-за этого никак пожениться не можем, потому что он хочет жить во
Владимире, ему там очень понравилось, а я хочу в Нижнем остаться. И мы никак не
договоримся…
Долохов подумал, что Людмилиному избраннику архисрочно нужно
договориться с невестой, а то он ее очень скоро потеряет. Симптомы весьма
тревожные…
– Так что ваш жених?
– Ну, когда ему говорят, у него безумная работа, как можно
ее выдерживать, он просто объясняет, что ему необходимо нечто остренькое в жизни,
понимаете? Моя мама злится, ей не нравится, что Валерка мент, она говорит – это
беременных на остренькое тянет, а ему работу надо менять. А я Валерку очень
даже понимаю. Острота в жизни нужна!
– Сколько я знаю, беременных потягивает на солененькое, –
осторожно сказал Долохов. – А впрочем, не стану спорить, я не специалист в этом
вопросе. Но в любом случае уверен: даже если ваш жених работу сменит на самую
спокойную и ему вдруг снова захочется «остренького», он вряд ли пойдет по ночам
грабить девушек и приставать к ним с гнусными предложениями. Тут вопрос не в
жажде сильных ощущений, а в элементарной порядочности человеческой. Так что,
Людочка, выкинули бы вы из головы своего Рутгера Хауэра, мой вам совет! Может,
он и похож на богатыря-викинга, но натура у него – гнусного, поганого уродца,
который в дырки в общественных туалетах подглядывает.
Люда покраснела, бросила на Долохова сердитый взгляд, но тут
же лицо ее стало грустным.
– Не думайте, что я сама этого не понимаю, – сказала, отводя
глаза. – Но иногда бывают какие-то вещи, которые мы в себе не можем одолеть. И
я даже рада, что этот парень больше на тренажеры не ходит. Уже больше месяца. Я
сначала прямо переживала, когда он исчез. Даже выяснила, как его зовут, и
телефон домашний узнала. Представляете, принесла администраторше тренажерного
зала коробку конфет, и она мне на листочке записала номер. И я, как дура,
позвонила ему раз или два! Но телефон не отвечал, не отвечал, я и бросила
звонить. Может быть, он уехал?
– Ну и как его зовут? – спросил Долохов с самым что ни на
есть беспечным видом.
– Роман Карташов, – сказала девушка.
Долохов опустил глаза. Именно этого он и ожидал с самого
начала, как только зашла речь о тренажерном зале. Имя вовсе не было для него
пустым звуком. Совсем даже нет! Один известный ему Роман Карташов бесследно
исчез именно месяц с небольшим назад, и следы его пока что обнаружены не были.
