– Вернее, городские, – говорит Долохов. – Пойдемте, девочки.
Только не очень пугайтесь, ладно. Одного, вернее, одну из этих тварей я
подстрелил, ну да ничего с ней не сделается. Милицию и «Скорую» мы уже вызвали.
Во дворе странным образом светло. А, ну да, это от фар джипа
и «Волги». Вижу кого-то на заднем сиденье «Волги».
– Кто это? – всматривается Валентина. – Кого вы туда
посадили?
– Ты ее вряд ли знаешь, – отмахивается Долохов. – Это некая
Лариса Дарзина.
– Вряд ли знаешь?! – потрясенно повторяет Валентина. –
Ни-че-го себе! Мы с Аленой ее слишком хорошо знаем, эту заразу! Володька, она
же всю машину разнесет!
– Ничего, не бойся. Не разнесет. Пришлось ее связать, кроме
того, я ей малость вкатил успокоительного. Дама буйствовала так, что
смирительную рубашку могла бы разорвать.
– А она перевязана? – спрашиваю я.
– В смысле?
– Ну, рана ее. Вы сказали, что одну из них подстре-лили…
– Не Ларису. Ее сестрицу.
– Кого?! – спрашиваем мы в один голос с Валентиной.
– Да вот, видите? – Долохов взбегает на крыльцо и открывает
дверь. Из дома падает поток света, и я вижу толстого мужчину, который
полулежит, откинувшись на ступеньки. У него перевязана чем-то белым рука, плечо
стянуто, он явно без памяти.
Подхожу, всматриваюсь, не веря глазам. Да ведь это жуткий
призрак, который преследовал меня! Тот железнодорожник! На сей раз он одет в
какие-то бесформенные штаны и болоньевую куртку. Он бледен, глаза закрыты. Но я
узнаю его сразу, несмотря на то, что по лицу урода стекают струйки какой-то
черной воды.
– Что это? – шепчу я – у меня вдруг пропал голос. – Почему…
черное, что это?
– Не знаю, – равнодушно ответил Долохов. – Думаю, тушь для
ресниц. Да нет, Ирина Петровна ею не ресницы красила, а пушок, щедро
покрывающий ее щеки и верхнюю губу. И создавалась полная иллюзия небритого
мужского лица.
– Какая Ирина Петровна? – с трудом спрашиваю я.
– Пластова. Ирина Петровна Пластова. Родная сестра Ларисы
Дарзиной.
D-x-NV
Из протокола беседы с Хромовой Аллой Павловной (окончание)
Расшифровка магнитофонной записи.
– Я вот подумал – может быть, ваш муж стал в свое время
свидетелем какого-то преступления? И через много лет… вы понимаете?..
– Вы предполагаете, что его застрелили как опасного
свидетеля? Господи… Но что я сейчас могу сказать? Он мне кое-что рассказывал,
конечно, но никаких имен никогда не называл. То есть нет – имена называл, а
фамилий – никогда! И я многое забыла… ну вот что первое вспоминается, это
история о двух братьях. Одного Алеша звал просто Петюня (это был его больной, у
него мания преследования была), второго, здорового, называл «брат его Каин».
Петюня был очень богатый человек, он что-то там с ваучерами устраивал, помните,
это такие бумажки, которые будто всем на все в стране давали права?
– Разумеется, помню, кто ж их не помнит-то?!
– Ну вот, короче, этот Петюня сколотил на них состояние, но
он надорвался на этом деле, сошел с ума и попал в больницу. Однако врачи над
ним крепко потрудились, и у них появились самые обнадеживающие прогнозы
относительно его здоровья. И вдруг раз – внезапное ухудшение! Только опять
привели его в норму – снова плохо. Ну, это долгая история, а потом они
выяснили, что периоды ухудшения, после которых он чуть ли в петлю не лез,
Петюня этот, вены вскрывать пытался и все такое, – происходили сразу после
посещений его брата. Стали проверять передачи. А брат приносил все
исключительно в упаковках. Бутылки с минералкой пластиковые, закрученные, соки
в коробках, печенье, конфеты, фрукты – все вроде бы только из магазина.
Придраться не к чему. Но совершенно случайно заметили, что одна из бутылок с
минеральной водой почему-то протекает. Посмотрели – а там около горлышка
проколото. Совсем крошечная дырочка. Видимо, от иглы шприца. Представляете?!
Это Алеша заметил, между прочим! Туда впрыскивали какое-то наркотическое
вещество, возбуждающее Петюню. Он запросто бы покончил с собой, а все его состояние
осталось бы брату.
– Да, история… Мы все никак не можем привыкнуть, что деньги,
капитал были всегда и по-прежнему остаются главной причиной очень многих
преступлений. Нам все кажется, что это из какой-то буржуазной реальности, да? А
у нас теперь и есть подобная реальность, только еще хуже.
– Вот именно! Наверное, этот «брат Каин» с самого начала
Петюню до психушки довел.
– Не исключено. А чем история закончилась? Удалось Петюню
вылечить?
– Удалось, представляете? Как только эти «вливания»
прекратились, он сразу пошел на поправку. Выписался практически здоровым
человеком. Видимо, очень тягостные воспоминания. А перед выпиской он свою
фотографию Алеше подарил. Хотите, покажу?
– Конечно.
– Вот, смотрите. В этом альбоме вообще все, что касается
Алешиной работы в той больнице. Он очень любил фотографии собирать, у нас много
альбомов – про Афган, про больницу, про «Скорую», про друзей, про нас с ним…
отдельно…
– Алла, вы меня извините, что я вас достаю своими вопросами…
– Да нет, это вы меня извините. Ничего, я сейчас успокоюсь.
Какой смысл плакать? Не вернешь… надо жить… Вы не думайте, я, наоборот, с вами
с удовольствием разговариваю, мне так легче. А то что бы я делала? Сидела бы
одна, смотрела на его портрет и слезы лила? Я с вами хоть немножко отвлекаюсь,
понимаете? Ну ладно, вот этот альбом, короче говоря. Вот врачи, с которыми он
работал, некоторые пациенты… Кое-что Алеша сам снимал, какие-то снимки ему
дарили коллеги и пациенты. Вон он, Петюня. И вот здесь он, на групповой
фотографии. Правда, там сад хороший был? Прямо парк, да? Алеша с ними
сфотографировался, со своими пациентами.
– Надо же, лица у них совершенно нормальные, если бы не
больничная одежда… А вот какая интересная женщина, прямо Марлен Дитрих!
– Ну, по ее лицу-то, мне кажется, как раз видно, что она не
совсем нормальная. Выражение глаз, видите, какое? Конечно, красивая, но такое
нервное напряжение в лице…
– Как ее зовут, не помните? Фамилия, имя?
– Нет. Имя… Вера? Лера? Нет, не могу сказать, просто не
помню. Может быть, Алеша и не называл ее имени. Но у нее тоже очень интересная
история была.
– Очередной детектив?
