Турецкий перевел дух, залпом допил полчашки чая. Он покосился на телефон: Лии давно пора было позвонить. Про пулю, обнаруженную Яковлевым, он умолчал сознательно, это был его козырной туз, и выложить его следовало не раньше чем Друбич произнесет ответную речь. Однако ему не терпелось удостовериться, что козырной туз действительно у него на руках. Поколебавшись немного, он позвонил экспертам.
– Ну как? – спросил Турецкий безразличным голосом.
– Не готово еще, Александр Борисович, – ответила Лия, – обещали минут через десять. – Голос ее был извиняющимся, как будто экспертиза затягивалась по ее вине.
– Вы знаете, что делать?
– Да, Александр Борисович, вы уже десять раз повторили! Как только будет результат – звонить в ту же секунду.
– Какие-то трудности? – посочувствовал Друбич.
– Так, небольшая проволочка. Ваше слово, Андрей Викторович.
– Спасибо, Александр Борисович, я уже истомился, честное слово. Если бы вы позволили мне ответить раньше, не пришлось громоздить целый логический замок на песке. Хочу сразу сказать, чтобы потом к этому больше не возвращаться: к смерти Дмитрия Голика я не имею никакого отношения! Был это несчастный случай или нет, достал он по собственной инициативе какие-то документы в обладминистрации или ему их подсунули, до его смерти это произошло или после – понятия не имею! Теперь касательно Осипова: не я стоял за этой провокацией. Не стану вас уверять, что про нее мне ничего не было известно (видите, я с вами абсолютно откровенен), но деталей я не знал. И, разумеется, не я ее планировал. Я хотел вас уберечь – отправил к Бутыгину, в отличие от меня, он фигура, он мог вас оградить от неприятностей, я – нет. Если вы считаете, что Соловьев лично заинтересован в провале вашего расследования, потому что он стоит за убийством Вершинина, значит, вы так ни в чем и не разобрались. Вы не поняли, как в Златогорске функционирует власть и как делаются деньги. Просвещать вас я не намерен, уж извините: я дал вам несколько подсказок, вы ими распорядились не лучшим образом. Помните Стругацких, только не сочтите за оскорбление, ради бога: «Можно научить медведя кататься на велосипеде, но будет ли от этого медведю польза?» Единственное, что я вам скажу: в среде высшей номенклатурной элиты и в столице, и на местах существуют жесткие правила игры, и все их придерживаются. Такие люди, как Вершинин, Соловьев или Бутыгин, ни за что в жизни не станут заказывать друг друга, они пользуются другими методами борьбы. К примеру, если ваш подозреваемый сбежит в Соединенные Штаты, вы, Александр Борисович, не станете же предлагать взятку директору ФБР, чтобы он приказал его арестовать и при задержании подсыпать в карман пару килограмм кокаина? И если Соловьев на вас взъелся, это не значит, что вы наступили на мозоль ему. Нет, Александр Борисович, не ему, а кому-то из его прихлебателей. Кому именно – разбирайтесь, вы следователь – вам и карты в руки, здесь я вам ничем помочь не могу. Что касается Ксении Александровны, то я хотел с ее помощью вывести вас на Абрикосова, чтобы вы проверили: по своей воли он исчез или нет. Ведь это она вам рассказала про несчастный случай на водохранилище?
– Я бы вышел на него сам, и про исчезновение Абрикосова я знал еще до разговора с Ксенией Александровной! – возразил Турецкий.
– Я вас не перебивал, Александр Борисович! – повысил голос Друбич.
– Прошу прощения, продолжайте.
– Мне неоткуда было знать, что вам известно, а что нет. За маленькую хитрость с машиной прошу меня извинить. Я думал, вы быстрее разберетесь, что это ложный ход, но попутно выясните много интересных деталей. Узнаете, что у нас в Златогорске почем и откуда у кого растут ноги. Вы и этой возможностью не воспользовались. Прямо я вам ничего сказать не мог, я понимал, что за вами станут внимательно наблюдать, и не был уверен, что вы будете вести себя достаточно осторожно, так чтобы по вашим действия нельзя было понять, кто ваш источник информации. И я оказался прав, а вам и в этом случае не на кого пенять, только на собственную неловкость. Далее, вы совершенно правильно предположили – и тут я в свою очередь отдаю вам должное, – информацию Шангину о том, что его предшественник готовил покушение на самого себя, подбросил я. И действительно, не совсем бескорыстно. Я чувствовал: вокруг что-то творится, над моей головой сгущаются тучи – и не видел иного способа защититься. Но вы ошибаетесь, полагая, будто смерть Вадима Даниловича не была несчастным случаем, а слухи о самопокушении – только слухами. Я заплатил Абрикосову две тысячи долларов, попросив сломать мотор лодки. И действительно, пообещал еще три, после того как все закончится успешно. Но сделал я это по личному указанию Вадима Даниловича. Он собирался надеть спасательный жилет под плащ, так что его жизни ничто не угрожало. Зачем все это было нужно, он мне не объяснил, а я, как вы понимаете, не расспрашивал. Два выстрела сделал Яковлев или один, я не знаю. Я слышал только первый. Он не знал, что попал Вадиму Даниловичу в голову, он вообще не хотел никого убивать и, возможно, когда я заехал за поворот, выстрелил еще раз для острастки. В лесу выстрел слышен и за километр, и за два, но внутри автомобиля нет: двигатель все заглушает; я после разговора с Вершининым был настроен на определенный лад и был уверен, что это засада, поэтому выжал газ до пола, остановился, только отъехав на безопасное расстояние. Почему Яковлев начал писать жалобы, я догадываюсь. Кто-то предложил ему свободу в обмен на определенные показания. Кто и зачем это сделал – разбираться вам, Александр Борисович. Вас, кстати, не удивило, с какой легкостью дело вернули на повторное расследование? Без многомесячного телевизионного скандала, без шумихи на всю Россию, чинно, благородно, в строгом соответствии с законом, вас это не настораживает?
И в этот момент позвонила Лия:
– Александр Борисович, есть результат.
– Ну?!
– Пуля не из пистолета Друбича.
– Повторите! – опешил Турецкий.
– Характерные…
– Ладно, я после перезвоню.
– Андрей Викторович, вы свободны, – сказал Турецкий официальным тоном.
Друбич небрежно бросил пропуск на стол:
– Подпишите, будьте любезны!
– Лия Георгиевна! – гаркнул в трубку Турецкий, когда за Друбичем захлопнулась дверь. – Немедленно приезжайте в прокуратуру. Сейчас я оформлю санкцию: необходимо изъять и проверить оружие у всех, кто охранял Вершинина шестого мая. Поторопитесь, будьте любезны!
– Кацман… Нужно найти Кацмана! – пробормотал Турецкий, глядя перед собой на заваленный бумагами стол. – И снять под протокол показания о том, что они с Таей слышали два выстрела. Он, конечно, будет упираться, но это не проблема. В данном случае не проблема. Придется его припугнуть, взять за жабры, и есть на чем: та же травка. Наверняка еще что-нибудь отыщется, стоит только копнуть. Тем более он в Москве, там ему никто не поможет. Все мне здесь твердят, столица-де – это вам не Сибирь! Совершенно верно, господа хорошие! Если я вашего Кацмана закрою в СИЗО за отказ от дачи показаний, никакие златогорские депутаты с петицией в Генпрокуратуру не явятся. Освободить его, как Рыжова, не выйдет – дудки вам! А имея на руках показания Кацмана, ничего не стоит заставить подписать их и Таю.
