— Ну что у тебя стряслось-то, давай, говори, зря я, что
ли, тащилась к тебе на ночь глядя?
— Говорят тебе, Тимофеев меня бросил. — В голосе
Алки послышались злые нотки, Надежда даже обрадовалась, а то сидит какая-то
вялая, хоть бы накричала, что ли.
— С чего ты это взяла?
— На, читай, — Алка протянула ей тетрадный листок.
— "Дорогая Алла, — прочитала Надежда
вслух, — я встретил другую женщину, она меня понимает лучше, чем ты,
поэтому я ухожу к ней навсегда. Петр.
Собаку забираю с собой".
— И все? Бред какой-то.
— А что еще? Коротко и ясно. Встретил и ушел.
— Ну не знаю, как же дети, квартира, где он жить-то
будет?
— У нее, наверное.
— Кошмар, вот бы никогда не подумала, такой был тихий
приличный мужчина. Ты что это там пьешь?
— Валерианку, уже почти пузырек выпила, а все равно
переживаю.
Надежда поняла, почему Алка такая заторможенная, вырвала у
нее из рук стаканчик, отобрала лекарство.
— С ума сошла, с сердцем будет плохо, давай лучше чаю
выпьем.
— Ну, давай, — Алке было все равно, а Надежда
ужасно хотела есть, но, заглянув в холодильник, ничего съедобного там не нашла.
Там стояла только банка консервов для кошки Марфы и кастрюля
с костями для собаки.
— Ну хоть печенье у тебя есть какое-нибудь?
Алка протянула ей собачьи галеты.
— Нет, собачьи галеты я есть не могу, зубов жалко.
Послушай, а как это он, собаку с собой забрал, а печенье оставил, галеты эти-то
тебе ни к чему?
Алка посмотрела на нее в полном недоумении. Надежда поняла,
что Алка совершенно ее не слушает и думает о чем-то своем. Алку необходимо было
срочно отвлечь от этих нехороших мыслей, и Надежда продолжала, повысив голос:
— И что это у тебя в квартире такое светопреставление?
Прямо как Мамай прошел. Искала что-нибудь?
— Да нет, это уже так было. Наверное, он, когда
собирался, торопился очень.
— А что это он так торопился? Двадцать лет не
торопился, а теперь вдруг заспешил, невтерпеж ему, что ли?
Видя Алку в таком состоянии, Надежда уже начинала злиться на
Петюнчика, но одернула себя и, по здравом размышлении, удивилась. Насколько она
знала Алкиного мужа, он вообще никогда не торопился, все делал обстоятельно и
не спеша, говорил тихим голосом. Конечно, любовь меняет человека, спору нет, но
все-таки что-то тут не то.
Надежда усадила Алку в кресло, помахала у нее перед лицом
растопыренной ладонью, чтобы привлечь к себе внимание.
— Алка, не спи. И зачем ты столько валерианки выпила?
Вот теперь ничего не соображаешь. Ты скажи, когда ты про это узнала, записку
эту когда увидела?
Алка очнулась, глянула осмысленно.
— Сегодня утром.
— Так, утром… — Надежда встрепенулась. — Как
утром? Сегодня же суббота, ты что, дома не ночевала, что ли?
— Ну не ночевала, так получилась.
Слова из Алки приходилось тянуть клещами.
— Вот что, подруга, давай-ка все-таки хоть пустого чаю
выпьем, и ты мне все подробно расскажешь. Торопиться нам некуда, я у тебя
ночевать останусь, так что давай начинай, — сказала Надежда, отхлебывая
чай.
— Сидят! Чай пьют! — заорал вдруг попутай Алкиным
голосом.
Надежда аж подскочила на месте.
— Господи помилуй, так кондрашка хватит! Слушай, а ты
животных-то кормила? Может, попугай голодный?
Кеша, Кешенька! — Она погладила перышки.
Попугай больно клюнул Надежду в палец. Алка механически
насыпала в кормушку семечек, налила воды. Надежда в это время кормила кошку.
— Рыб не найти, — равнодушно проговорила
Алка, — ну и черт с ними.
— Ты не отвлекайся, рассказывай, где тебя носит, что ты
дома не ночуешь.
— Репетиторством занимаюсь. Должен же кто-то деньги
зарабатывать!
— По ночам, что ли?
— Да нет, тут случайность. В общем, позвонили мне
как-то и попросили обучать русскому одного иностранца. И между прочим, тридцать
долларов за урок, такие деньги на дороге не валяются!
— А почему это они к тебе обратились? Ты же, кроме
русского, никакого другого языка не знаешь.
— Ну почему же? Я по-английски могу более-менее
объясниться.
— Все-таки как-то странно. Ты обычная учительница в
школе, опытная, конечно, но всю жизнь преподавала детям русский и литературу, и
вдруг такое предложение. Ведь для иностранцев специальная методика должна быть.
— Так я же тебе объясняю, а ты все время перебиваешь. Я
им и говорю то же самое, а они, он то есть, потому что мужчина звонил, говорит,
что меня им рекомендовала моя приятельница, очень меня хвалила, я и
согласилась.
— Какая еще приятельница?
— Раньше у нас в школе работала, Ира Стрельникова. Она
давно уволилась. А этот мужчина представился директором фирмы, какой забыла, у
него гость живет, его партнер, того и надо обучать. Причем оказалось, что он
по-русски уже немного говорит, а хочет научиться читать и писать, я его и
обучала.
— И долго?
— Три занятия было. Они меня на дачу возили.
— В какое время?
— Да в разное. Днем, в июне ведь занятий в школе уже
нет, можно всегда несколько часов выкроить. Иностранец такой симпатичный,
средних лет, зовут Герберт, по национальности не то немец, не то швед.
— Да ты ведь не отличишь?
— Верно, я по-немецки только «Хенде хох!» знаю, а
по-шведски вообще ничего. А вчера он позвонил мне в школу, говорит, если можно,
вечером позаниматься.
— Кто позвонил-то?
— Директор фирмы, Игорь Петрович, мой наниматель, он
мне деньги за уроки платил. Подъехал прямо к школе и отвез на дачу, это по
Выборгскому шоссе, на машине минут сорок, а сам уехал. Позанимались мы с
Гербертом, потом чайку попили, я жду-жду, не едет Игорь Петрович. Потом звонит,
извиняется, говорит, что попал в легкую аварию, сам ничего, а машина разбита,
ехать нельзя. Времени десятый час, я туда-сюда, а Елена, жена Игоря Петровича,
и говорит, что на машине-то до города близко, а до станции пешком километров
шесть. Ну куда я ночью шесть километров попрусь? Они и оставили меня ночевать.
— А мужу ты хоть позвонила?
— Позвонила, только не застала, он, наверное, с
Гавриком гулял. А потом сели мы втроем ужинать, они меня каким-то ликером
напоили, я немножко опьянела и забыла перезвонить.
— А утром?
— Утром проснулась, голова тяжелая, поискала мобильный
телефон, не нашла.
