— Ее туда Петюнчик положил, — уверенно высказалась
Алка.
— А что? Его привезли туда бандиты, он выбрал момент,
достал из какого-то тайника эту фотографию, а потом спрятал ее под коврик,
чтобы врагу не досталась. А нам оставил знак, в виде фантика от конфеты
«Каракум».
— А как он узнал, что в бабушкином доме есть
тайник? — недоверчиво спросил Пауль.
— Он же в детстве жил тут у бабушки.
— Точно ли этот дом?
— Точно, — твердо ответила Надежда. — Там у
них дома, в Санкт-Петербурге, есть фотография этого дома, и Петюнчик маленький
там с бабушкой сфотографирован.
Алка издала какой-то странный звук, похожий на всхлип.
«Так тебе и надо, — подумала Надежда. — Теперь
будешь интересоваться внутренней жизнью своего мужа, о детстве его
расспрашивать, старые фотографии рассматривать с ним вместе».
— Ну, что я могу сказать? — Пауль пристально
рассматривал фотографию. — Окно без стекла и старинная средневековая
кладка… XIII или XIV век. Первое, что приходит на ум, это монастырь святой
Бригитты в Пирита. Там, конечно, одни стены, но окон в них хватает. Построен
монастырь в XIV веке датчанами.
А я пойду завтра в библиотеку, посижу там, подумаю.
— Как-то все же сомнительно. Зачем бы Петиной бабушке
эту Библию в средневековые развалины замуровывать? — недоумевала Алка.
— Алка, мне за тебя просто стыдно! — не удержалась
Надежда. — Фотография довоенная, значит, вовсе не бабушка это
фотографировала. И, тем более, не она Библию замуровала. Она вернулась в
Эстонию в 1952 году, очевидно, кто-то из родственников Юкскулей был еще жив и
передал ей информацию. А Юкскули были люди неглупые и дальновидные, понимали,
что нельзя такую ценную вещь ни в городской квартире, ни в сельском деревянном
доме прятать, потому что всякое может случиться — дом сгорит или бомбежка. А со
средневековыми развалинами что может сделаться? Они с XIII века семьсот лег
стояли и еще семьсот простоят, умели строить в XIII веке! А то получилось бы
как в детской книжке «На графских развалинах». Там граф старый полный идиот
был. У него целый дом был кирпичный, прямо дворец, а он взял и как нарочно все
добро в саду закопал под пальмой. Так потом через десять лет, как стали
родственники эту пальму искать, так весь сад бедные перекопали. А у твоего мужа
родственники очень умные были, Петюнчик и сам с головой, это, наверное, фамильное.
— Логично рассуждаете, — улыбнулся Пауль.
Когда Пауль ушел, подруги занялись попугаем. Кеша явно
недомогал. Алка выпустила его из поломанной клетки, покормила, но он поклевал
еле-еле, попил водички и уселся Алке на плечо, всем своим видом выражая
страдание. Алка встревожилась, посмотрела попугаю в глаза, разгладила перышки.
— Что-то с ним не то…
— Конечно, если играть попугаем как мячиком, то никаких
нервов у птицы не хватит.
— Если и с попугаем что-нибудь случиться, то я их
разорву в клочья, — сказала Алка, закипая.
— Алка, не волнуйся на ночь, — Надежда кое-как
выпрямила прутья в клетке и подвязала веревочкой дверцу, — для того, чтобы
разорвать их в клочья, их надо сначала найти. Давай-ка порассуждаем на сон
грядущий… Значит, нам надо найти три, если можно так выразиться, вещи: твоего
мужа, Библию и бандитов. Муж тебе необходим, мы просто обязаны вернуть его в
лоно семьи. Библию надо найти, чтобы, во-первых, ее не нашли бандиты,
во-вторых, чтобы доказать Паулю, что она существует, и в-третьих, мне лично
охота поглядеть на такую ценную и дорогую старинную вещь. А бандитов хотелось
бы найти для того, чтобы восторжествовала справедливость, когда мы напустим на
них полицию, чтобы они получили по заслугам и чтобы ты смогла разорвать их в
клочья.
— И разорву! — свирепо пообещала Алка. —
Только как-то их многовато получается. Ты говорила, что их не больше семи, а
тут выходит… — Алка достала блокнот и стала писать: Елена с мужем и
Гербертом — три, если допустить, что с собой у них не больше двух подручных, это
будет пять… Кстати, а почему не больше двух?
— Это же элементарно, Ватсон. Елена уехала в Таллин
одна? Одна, мы с Валькой видели. Герберт иностранец, он мог ехать куда угодно,
стало быть, он тоже уехал один накануне. Спутники русские ему ни к чему, только
внимание привлекать. Игорь Петрович ехал в машине, вез Петюнчика — это уже
двое, в машине четыре места, стало быть, максимум двоих могли они подсадить.
— Ладно, почти убедила. Значит, там было пятеро, потом
конкурент номер два — этот рыжий.
— Алка, да он блондин!
— Пускай блондин, с ним был пожилой типчик, что спер у
нас голубую папку, в которой, надо сказать, ни черта не было, кроме рецепта
абрикосового торта, он зря пропал; еще тот мужик, кого мы сегодня в колодце
бадьей успокоили, это будет уже восемь, да еще конкурент номер три, лохматый, с
девицей, вымазанной в ананасах.
— Видишь, и ананас пригодился!
— Итого, получается всего десять человек, ужас какой! А
нас всего двое, Кеша не в счет, я не могу им рисковать.
— Не горюй, подруга, ты забыла, что двоих мы уже из
игры вывели? Значит, осталось восемь, мы с тобой каждая стоим троих бойцов, и
потом, нам же помогает Петюнчик! Он подрывает устои врага изнутри, как партизан
в тылу врага. У тебя сегодня должно быть прекрасное настроение — ведь мы знаем,
что находимся на правильном пути и что неделю назад твой муж был жив и здоров.
— Да, это неделю назад, а вдруг они его за это время
уже…
— Прекрати, накаркаешь еще! Давай лучше спать, вон и
Кеша уже заснул.
Наутро погода была прекрасная. Город сверкал чисто вымытыми
окнами и свежей черепицей на башнях. Рядом с гостиницей старушки торговали
букетиками разноцветных васильков. Алка нарядилась в то самое крепдешиновое
платье с розами, в котором она понравилась Вале Голубеву. Надежда посчитала,
что Алкины розы преследующие их злоумышленники увидят не то что из другого
города, а из другой республики, и тоже надела светлое платье без рукавов, ведь
день обещал быть жарким.
— Алка, завтракать в гостинице мы не будем, там нас увидят.
— А как же поесть? — заныла Алка. — Я не могу
лазить по развалинам на голодный желудок!
Надежда достала кипятильник, который брала с собой в любую
поездку по укоренившейся привычке советского человека всегда и во всем
полагаться только на собственные силы.
— Вот, держи, тут два пакетика растворимого кофе и
полпачки печенья, еще с поезда осталось.
— Это разве завтрак? — заикнулась было Алка, но
Надежда не дала ей договорить.
— Ты можешь хоть раз в жизни забыть о еде? Жизнь твоего
мужа в опасности, а она думает о завтраке.
— Я не понимаю, чем я помогу Петюнчику, если отправлюсь
в Пирита голодная.
Но Надежда просто зашипела, потому что слов у нее уже не
было. Пока Алка обиженно хрустела печеньем, Надежда приоткрыла дверь и
огляделась. В коридоре в такую рань было пусто, даже горничные еще не пришли.
