— Ну свидетельство о браке ему сейчас ни к чему, но
военный билет должен же он был взять! Дипломы, справки, за всю жизнь много
всего накопилось, это же все ему нужно!
Надежда еще раз посмотрела на записку.
— Слушай, а ты уверена, что это Петюнчик писал? Почерк
его?
Алка посмотрела на нее и молча покрутила пальцем у виска.
— Сама можешь сравнить. Вон возьми из нижнего ящика,
там его рукописи.
Петюнчик все-таки был доктором наук и много работал дома.
Надежда открыла ящик, он был пуст.
— Значит, рукописи свои он взял, а диплом об окончании
университета — нет.
Непонятно!
Надежда оглядела комнату. Они с Алкой кое-как распихали
разбросанные вещи, и теперь в квартире можно было существовать.
— Вот что, Алка, ты как хочешь, а я не засну на
голодный желудок. Я сегодня без обеда, у тебя есть нечего, давай пойдем в
магазин и купим.
— Какой магазин, двенадцатый час уже!
— Пойдем в «24 часа», хоть что-то там есть.
— Там же все дорого.
— Ничего, разоримся, а то я все равно не засну. Пойдем,
заодно воздухом подышим, ночью воздух свежий; не жарко. Ты оденься похуже,
никто нас не заметит.
Алка нехотя принялась одеваться.
В джинсы она давно уже не влезала, поэтому надела длинную
темную юбку, а сверху Пашкину черную футболку с надписью «Металлика».
— Прохладно, наверное, надо еще что-нибудь.
Она поискала на вешалке, потом сказала:
— Знаешь, еще джинсов нет, домашних, и старой Пашкиной
куртки, мы с Тимофеевым ее по очереди надеваем, когда с Гавриком гуляем.
— Так, значит, он оделся, как с собакой гулять, взял
опять-таки собаку и ушел из дома. Ну и ну!
Тут Надежда вспомнила, что Алкин муж был совершенно лысый.
— А на голову он что надевал, когда с собакой ходил?
— Кепочку, такую оранжевую, ему Сашка из Штатов
прислал. Слушай, а у тебя деньги есть, в магазин-то идти, а то у меня кошелек
пустой, все Тимофеев забрал.
— А где же у тебя все доллары, на иностранце
заработанные? — съязвила Надежда.
— Ой, — Алка оживилась, потом скрылась в ванной и
выскочила оттуда, держа в руках тоненькую пачку долларов в полиэтиленовом
пакете.
Как все нормальные люди, она откладывала деньги на черный
день в долларах, чтобы не пропали и не обесценились. И хранила их Алка в
оригинальном месте.
— Смотри-ка, все цело, и еще вчерашняя тридцатка.
— Где же ты их прячешь в ванной?
— Ни за что воры не догадаются! Скотчем сзади к
стиральной машине приклеиваю.
— А Петюнчик про это знал?
— Конечно, знал, он и придумал.
— Значит, он сережки с колечком, тебе подаренные, взял,
а доллары оставил?
Ой, не сходятся у нас концы с концами, либо твой муж полный
идиот, чему я никогда не поверю.
Они спустились вниз. Несмотря на позднее время, на улице
было довольно оживленно: белые ночи, да еще суббота.
— Давай, Надя, через собачий пустырь пройдем, так
короче.
По тропинке шел припозднившийея собачник, поздоровался с
Алкой.
— Это со второго этажа, ризеншнауцер у него.
Немного погодя из разросшейся лебеды выскочил ризеншнауцер,
держа в зубах что-то оранжевое. Он остановился на тропинке и принялся это
что-то яростно трепать. Хозяин свистнул где-то далеко. Пес бросил оранжевые
лохмотья и понесся на зов. Алка наклонилась и подняла рваную засаленную
оранжевую кепочку с оторванным козырьком. Изнутри сохранилась надпись: «Made in
USA». Надежда достала полиэтиленовый пакет, аккуратно завернула в него кепочку,
и они побрели дальше в полном молчании.
Напившись наконец нормального крепкого чая и съев два
больших бутерброда с колбасой, Надежда успокоилась. Подруги решили
укладываться.
— Алка, дай полотенце, я душ приму.
— А горячей воды нет, — невозмутимо ответила
Алка, — на прошлой неделе на месяц отключили.
— Кошмар какой! Слушай, как хочешь, а я вся в пыли, мне
чайника не хватит. У тебя есть кастрюля большая, чтобы воды побольше нагреть?
Алка с ворчанием встала на стул и полезла наверх, где на
шкафу стояла огромная кастрюля.
— Помоги мне, держи кастрюлю, пылищи там, я ее раз в
год достаю, когда воду горячую отключают.
Однако как ни странно, пыли на крышке не было. Внутри
кастрюли что-то шуршало. Это что-то оказалось плотным конвертом из белой
бумаги, на котором стояла печать со львом и было написано на иностранном языке.
— Это по-эстонски, — сказала Алка, — печать
их.
Внутри был вложен лист бумаги с текстом и тоже с печатью, к
которому скрепкой был приколот листок с переводом, отпечатанным на машинке.
Уважаемый господин Тимофеев!
В ответ на Ваш запрос от 09.01.2001 о состоянии и
сохранности дома Вашей родственницы Анны Руммо, сообщаем Вам, что ее дом, как
представляющий художественную и историческую ценность, перевезен в
этнографический музей-заповедник под открытым небом Рокка-аль-Маре в 1986 году.
Секретарь волостной управы Пауль Сепп.
Стул под Алкой угрожающе заскрипел, Надежда подхватила
кастрюлю, но выпустила из рук крышку, которая с грохотом покатилась по полу.
— С ума сошла, час ночи, соседи спят, — прошипела
Алка, — дай руку, а то свалюсь.
— Катастр-рофа! — заорал проснувшийся попугай.
— Ты еще тут будешь орать! — накинулась на него
Алка.
— Саша-Паша, прекратите, — немедленно отозвался
попугай Алкиным голосом.
Надежда внимательно рассматривала письмо.
— Интересный документ. Кто такая Анна Руммо?
— Это его бабка, Тимофеева моего.
Она была эстонка, вышла за русского и до войны жила здесь, а
потом, когда Эстонию, так сказать, наши освободили, она в пятидесятые годы
уехала на родину, там и умерла потом.
— Зачем ему понадобилось про дом узнавать? Сейчас у
них, конечно, собственность возвращают, но он ведь не гражданин Эстонии, ему
ничего не дадут.
— Ох, не знаю я ничего, даже не знала, что он писал
туда!
— А самое интересное, зачем он это письмо в кастрюлю
положил, от кого он его прятал-то?
— Ты думаешь, от меня? Вот и на конверте стоит: до
востребования, понятно, почему я, этого письма не видела.
— Нет, не от тебя. Потому что вот, смотри: на почтовом
штемпеле стоит 11 марта, а сейчас у нас июнь, а положил он это письмо в
кастрюлю не больше недели назад, потому что кастрюля чистая, пыли на крышке
нету. Ох и аккуратный у тебя муж!
