– Ну вот, хоть в чем-то сходство между нами обнаружено,
глядишь, наш брак будет-таки удачным! Словом, иногда у нас с женой случались
довольно-таки громогласные скандалы, во время которых Лариса выливала на меня…
ммм… ну очень большие ушаты помоев. Она вечно была чем-то недовольна: денег
мало, фирма моя доходов не приносит… И тем не менее! Множество людей швыряют
друг в друга сковородки, многие женщины считают мужей плохими, просто никакими
добытчиками, но это не значит, что они рано или поздно убьют друг друга. Я
вообще не пойму, почему тот следователь так упорно пытался разрабатывать версию
убийства, ведь налицо были все приметы несчастного случая. И чего он ко мне
прицепился? То есть если бы я подтвердил алиби, он, наверное, смирился бы, а
так все копал, копал и копал. И вырыл бы мне могилу, точно. Он был парень
вредный, въедливый, дотошный и с богатой фантазией. Я, кстати, знал одного
человека, которого он чуть не посадил за убийство любовницы (тоже все выглядело
не в пользу подозреваемого), но потом, надо отдать ему должное, сам же нашел
доказательства его невиновности.
– А кто этот следователь? Не Бергер ли Александр Васильевич?
– Он самый, угадали… А вы знакомы с ним, что ли?
– Нет, просто та история была громкая, я читала о ней.
Григорий Охотников, Римма Тихонова… Да, страшно эта Римма своего любовника
подставила, очень умная, очень коварная была женщина. И очень несчастная, судя
по всему…[2] Ну и как обошлось у вас с Бергером?
– Честно?
– Ну да.
– С помощью волосатой руки, так сказать. Как стало совсем
невмоготу, я вспомнил: а ведь когда-то учился в одной школе с человеком,
который носил в ту пору прозвище Муравьиный Лев, а теперь сделался Львом
Ивановичем Муравьевым, начальником следственного отдела городского УВД…
– Бог ты мой! До чего же тесен мир!
– В каком смысле?
– Да в том, что со Львом Ивановичем кто только не учился
вместе! Мои соседи по дому Сан Саныч и Татьяна Андреевы, например. Правда, они
в другом подъезде живут, но роли не играет.
– О, Андреевы ваши соседи? Вы тоже на Ижорской живете?
Потрясающе. Мир и правда тесен. Ну, Санька-Танька (мы их так называли когда-то)
с Левой очень близкие друзья, они со школьных лет не разлучались, все это время
поддерживали между собой отношения, почти как родственники стали. А я держался
в стороне от прежних привязанностей. Мы никогда не встречались семьями, ни
Левка моих дочь и жену не знал, ни я – его… И, если честно сказать, я не
слишком-то верил, что Лева меня вспомнит. Нет, конечно, вспомнит, думал я, куда
ж он денется, просто не слишком верил, что он захочет мне помогать. И, в общем,
не могу сказать, что он все решил одним звонком. Просто пообещал разобраться –
и разобрался. То есть я ему про алиби про свое сказал, и он меня по-мужски
понял, почему я молчу, почему имя женщины скрываю…
– То есть Лев Иванович на Бергера надавил, я так понимаю?
– Да нет, просто окоротил его малость. Спросил, почему он
вдруг прямо-таки методы Вышинского ко мне применяет, требует доказательств моей
невиновности. А ведь теоретически ситуация при расследовании всегда должна
трактоваться в пользу подозреваемого…
– А какая была ситуация?
– Двойной удар.
– Pardon?
– В общем, экспертиза установила, что Лариса ударилась
головой дважды.
– Это как?
– Да вот так уж как-то. Я лично полагаю, что она сначала
ударилась, но то ли сознания не потеряла при этом, то ли очнулась вскоре – и
попыталась приподняться. Там в пыли отпечатки ее ладоней были, она опиралась на
ладони… Может быть, она даже встала, но тотчас вновь лишилась сознания и снова
упала – на тот же роковой угол. Но Бергер почему-то решил, что я нашел ее живую
и добил.
– Да вы что?!
– Именно так он и считал.
– Но время смерти… и время вашего возвращения…
– А ему такие «мелочи» были безразличны. Он почему-то вбил
себе в голову, что я вернулся раньше, и стоял на этом, как пень. Никаких – ну
никаких! – доказательств моего раннего возвращения не было и быть не могло.
– Но следов, конечно, в том подвале ваших нашлось несчетно,
правда же? И отпечатков пальцев…
– Точно подмечаете. Очень точно. Я ведь когда около мертвой
жены метался, не думал, что делаю, куда ступаю, за что хватаюсь…
– Да, тяжелая история. Я вам очень сочувствую, Алексей. Мало
того, что жену потеряли – как бы вы ни жили: плохо ли, хорошо ли, смерть всегда
потрясение! – да еще доказывать пришлось, что не вы ее прикончили жестоко и
безжалостно… А как ваша дочь ко всему, о чем на следствии говорилось,
относилась?
– А как она могла относиться? Очень переживала. Она даже
заболела тогда от потрясения. И к нам стала ходить ее подруга, навещать ее. И
ту подругу звали Юлей. Я ее раньше не знал, знаю точно, девчонки подружились,
кажется, на занятиях аэробикой – Галя туда ходила, чтобы похудеть. Она у меня
такая была… пампушечка, прелесть, а теперь тощая стала до нелепости. Ну а потом
и мы с Юлей… тоже подружились. Как-то само собой все вышло.
– Вы из-за Юли расстались со своей прежней подругой? Ну, с
той, которую не хотели выдавать даже ради алиби?
– Пожалуй, нет. На нас эта история очень повлияла. Та
женщина сильно тревожилась за меня, но еще больше беспокоилась, чтобы я о ней
не проболтался. В конце концов мы расстались. Она вообще уехала вместе с мужем,
они теперь в Питере живут.
– Ну ладно, Бог с ней, ваша личная жизнь – вообще не мое
дело. И ваше прошлое меня никак не касается. Поговорим о настоящем. Наверное,
если следовать правилам игры, в которую мы согласились играть, вы должны
представить меня вашему семейству. В смысле – дочери с ее женихом. Не поймите
меня превратно, я не навязываюсь, но как иначе я смогу в чем-то разобраться,
если ваших близких в глаза не видела?
– Ну, близкие мои тут вовсе ни при чем.
– Секундочку! Лев Иванович совершенно точно говорил мне: вы,
мол, жаловались, что даже дочери своей не верите. Может быть, вы так сказали
ради красного словца, однако я теперь должна во всем убеждаться сама.
– Назвался груздем, да?
– Что-то в этом роде. Я девушка ответственная.
– Ну и любопытство психопатанатома гложет? – хохотнул мой
собеседник.
