– Мне так часто говорят, – кивнула Алена. – И я с этим
согласна. Вы думаете, я почему попросила вас записать свой рассказ на диктофон?
Потому что, как пишут в книжках про пиратов или про шпионов, за мою жизнь
теперь нельзя дать и ломаного гроша. Понимаете, Алексей сегодня за обедом – а
обедала я у него – очень хотел напоить меня отличным крымским вином. Я не пью
красное вино, на дух не переношу, поэтому его старания были напрасны. И еще
очень вовремя вернулась домой дочь Алексея, с которой мы просто не выносим друг
друга. Может быть, благодаря этому я избежала отравления и шанса превратиться в
очередного зомби, который при звуках «Solo» делается обуреваем страстью
уничтожить «Ковер-самолет». Да, кстати, еще о музыке… Я только сейчас
вспомнила, что мне покоя не давало: когда мы говорили с Майей о ее припадках
безумия, она сказала: «Какая-то навязчивая музыка звучала, звенела в голове,
заполняя ее, мое сознание мутилось… Почему-то именно после того, как начинала
звучать эта музыка, я знала только одно: мне необходимо оказаться в музее и
тайно, чтобы никто не видел, острым ножом вырезать из картины…» И потом она
показала мне, какой именно фрагмент она должна была вырезать – с загнутым углом
ковра.
– Как-то я себе все это слабо представляю, – пробормотал
Бергер. – Ну и что бы она с куском холста потом делала? Вообще как вырезала бы
его среди бела дня, когда кругом полно народу?
– Ну, наш музей все же не Эрмитаж, там много народу редко
когда набирается. Я думаю, Алексей и Людмила подгадали бы исполнение своего замысла
к такому времени, когда в здании почти нет посетителей. Хранительницу Майя (или
ее дублерша Тамара) могла куда-то услать на время, сам процесс занял бы одну,
ну, две минуты. Затем кусок холста размером полметра на полметра сворачивается
в трубку и прячется в газету или сумку. Майя выносит сверток на улицу и
передает тому, кто будет ее ждать. Никакая охрана не обратила бы на нее
внимания: ну, несет реставратор какой-то небольшой сверток, да и пусть себе
несет. А потом… то, что будет с Майей или Тамарой потом, ни Алексея, ни Людмилу
ничуточки не волновало. Жертвы не помнили почти ничего, почти никаких
подробностей, и, главное, они даже не подозревали, кто повелевал их волей. А
Алексей уничтожил бы все ненужные записи в своем мобильном телефоне (кстати, его
номер при этих звонках не определялся!) и пролил бы несколько крокодиловых слез
над подругами покойной жены, припомнив при случае, что и сам был обуреваем
припадками странного безумия, сам оказался жертвой неизвестного злоумышленника.
А где тот злодей, кто он, совершенно неизвестно, как неизвестно и то, зачем
была изуродована картина.
– А как по-вашему, что бы они потом с картиной, вернее,
фрагментом ее, делали?
– Не имею ни малейшего представления. Точно так же, как я не
понимаю, что там под слоем краски может быть изображено.
– Скажите, а почему вы решили, будто Алексей знает, что вы
во всем разобрались? Вы что, пооткровенничали с ним?
– В общем-то, нет, но я теперь почти уверена, что в руки
Людмилы попал мой блокнот, в котором я делала кое-какие записи по делу и
возникшие у меня вопросы, размышления некоторые, например, почему все «жертвы
картины», назовем их так, больны, а Алексей – здоров. Там было сказано про
тайный список его телефона, про самоубийство Севы, про звуковые сигналы как
спусковые крючки безумия – практически про все, что я вам сейчас рассказала.
Просто-таки открытым текстом! Хотя в те минуты, когда я делала записи, я
Алексея еще не подозревала, просто удивлялась многим нестыковкам.
– А когда вы его начали подозревать?
– Как только узнала, что Тамара покончила с собой именно в
то время, когда ей звонил Алексей, и из ее мобильного звучала красивая музыка.
«Solo» – мелодия и впрямь волшебной красоты, только, наверное, я ее больше
никогда слушать не смогу… И еще… Знаете, когда я была у Алексея, ему позвонила
Людмила.
– Она что, вам представилась?
– Нет, – Алена вспомнила оскаленную морду Бубна на дисплее и
усмехнулась. – Просто у Алексея в мобильном телефоне при ее звонке появилась
фотография, которая имеет к ней прямое отношение. И Алексей говорил ей
буквально следующее: «Да, я туда позвонил сразу, как ты сказала, но не знаю,
каков результат, некогда проверять!» И я потом сообразила: около часу назад у
меня и пропал блокнот. Видимо, Людмила его пролистала, узнала мой дальнейший
план действий: пойти к Алексею, потом в музей, потом к Тамаре – и поняла, что
нашей с Тамарой встречи ни в коем случае допустить нельзя. И Алексею был дан
приказ – позвонить Тамаре в больницу. Они почти не сомневались, что несчастная,
издерганная женщина воспримет звонок как сигнал к уничтожению картины – и
сделает все, чтобы этого не произошло. Так что, наверное, я тоже отчасти
виновата в смерти Тамары Семеновой…
Бергер покачал головой:
– Даже не знаю, что сказать. Утешать вас или упрекать, не представляю.
Просто штука, видимо, в том, что я во все, что вы рассказали, не вполне верю. И
если бы вы не начали с реального и доказательного разговора об убийстве Ларисы
Стахеевой, с того дела, которое меня лично очень зацепило и которое было нагло
закрыто Муравьевым… если бы не это, повторяю, я бы воспринял все ваши прочие
умозаключения как, мягко выражаясь, фантазии. Если еще не хуже!
– Как бред сумасшедшей? – уточнила Алена.
– Ну, раз уж вы сами так назвали… – буркнул Бергер.
– Да как хотите называйте, только в печку не сажайте, –
отмахнулась Алена. – Я ведь и сама понимаю, что все это практически
недоказуемо. Если Алексей и Людмила подсуетятся, они могут уничтожить все
мало-мальские улики. Хотя этих улик и так – раз-два и обчелся. Сотрет Алексей список
номер два в своем мобильнике, уничтожит в памяти звонок к Тамаре – и нет
проблем. Никаких проблем! Да, у Семеновой в телефоне значится вызов ровно в
тринадцать часов. Да, в ее телефон закачана мелодия «Solo», так же, как у Майи.
Но ведь совершенно нереально определить, с какого телефона поступали вызовы и
кто закачал музыку! Нет, заговорщики могут чувствовать себя вполне в
безопасности. Главное им сейчас – хладнокровие сохранить. Затаиться,
отсидеться: я не я, и бородавка не моя! И все, их не зацепишь. Но все же
кое-чем хитрецов можно подковырнуть. Во-первых, возобновить то старое дело об
убийстве Ларисы Стахеевой. Кстати… знаете ли вы, что у нее был мужчина на
стороне?
– Нет, даже не слышал.
– Был, был, кажется, по фамилии Аверьянов. Имени не знаю. О
нем подробнее может рассказать одна соседка Стахеевых по прежнему дому, рыжая
такая тетенька. Правда, не знаю, из какой она квартиры, но ее вполне можно
найти.
