– Все оказалось проще, чем я думал, – усмехнувшись, сказал
он. – Все дело в форме и материале, в самом деле так. Здесь все расчеты
плотности предполагаемой материи. Пока ее еще не существует. Нам даже трудно
представить себе эту ткань. Она… она легче воздуха! И у нее есть странное
свойство: она способна вбирать в себя всю воздушную сокрытую энергию.
Летательный аппарат, который я мечтаю построить, будет подталкиваться энергией
сжигаемого пороха. Ткань, которую я придумал, будет извлекать электрические
разряды из самого воздуха. Это ведь только кажется, что он пуст и бесцветен. На
самом деле в нем присутствуют некие заряженные частицы. Но нет вещества,
способного дать им заряд. Если кому-то удастся воплотить в жизнь мои планы, мои
расчеты, создать такую материю, о какой я мечтал, то энергия воздуха будет
служить людям.
Он еще что-то говорил, говорил долго…
– Вы не понимаете меня, – сказал он наконец, глядя на меня насмешливо.
– Не понимаю ничего! – счастливо хохоча, призналась я.
– Ну и ладно, – махнул он рукой. – Не только вы, никто пока
ничего не поймет. Да и неважно. Это так, безделка! То ли дело мой проект
воздухоплавательного прибора! Нет, вы только послушайте: в цилиндре А, имеющем
в нижнем дне отверстие С, устанавливается по оси ближе к верхнему дну пороховая
свеча К (так я буду называть цилиндрики из спрессованного пороха). Цилиндр А
посредством стоек N прикреплен к средней части платформы R, на которой должен
стоять воздухоплаватель… Представим теперь, что свеча К зажжена. Через очень
короткий промежуток времени цилиндр А наполнится горючими газами, часть которых
давит на верхнее дно цилиндра, и если это давление превосходит вес цилиндра,
платформы и воздухоплавателя, то прибор должен подняться вверх… Неужели и этого
не понимаете?!
– Ни слова.
Он снова махнул рукой.
– Тут еще много работать. Я пойду. Надо думать. Прощайте,
Антон.
– Почему «прощайте», а не «до свиданья»? – встревожилась я.
– Завтра уезжаю в Петербург. Пора. Ждут дела. Ждут друзья.
Я остолбенела.
– Антон, слушайте, – сказал Кибальчич. – Забудьте меня. Я же
сказал вам – я не умею думать о женщинах. Я вообще дурак какой-то, когда речь
идет о людях, о еде… Знаете, собралось как-то несколько наших, и все были
голодны. Мне поручили принести съестного. После долгих поисков принес… красной
смородины. Больше ничего так и не придумал. Меня на смех подняли. Я и сам не
знаю, почему купил смородину. У меня голова о еде и прочем, обыденном… не
думает. И о вас не думает. Вам я формулу подарил. Что хотите, то с ней и
делайте.
И он ушел.
Николка, признаюсь тебе, я немного поплакала. Уже второй раз
я плакала об этом человеке. Мне казалось, я умру от горя, хотя умом я понимала:
жизнь с ним была бы моим несчастьем. Он и вправду отдал мне больше, чем мог
отдать любой другой мужчина. От другого я получила бы в лучшем случае только
сердце. Он отдал мне плод своего холодного, гениального разума.
Что я могла сделать в ответ?
Я пошла к «Ковру-самолету» и долго смотрела на почти
законченное полотно. Фигура Ивана-царевича, великолепная жар-птица, весь
окружающий пейзаж, совы, которые своей зловещей красотой и таинственностью
будоражили мое воображение до ночных кошмаров, – все было закончено. Только сам
ковер с аккуратно вырисованными на нем подмалевками моей рукой еще не был
написан. В.М. сказал, что придет к полудню и завершит работу.
Я смотрела на ковер. Какая небывалая легкость в его
очертаниях! Легко вообразить, что он сделан из нового материала, что сила его
полета кроется в волшебных нитях, из которых он соткан. Нет, не волшебные слова
и заклинания, о которых думала я, когда подбирала и выстраивала узор древних
рун, дали ему эту силу. Формула. Строгая, холодная формула.
Я взглянула на нее. Все знаки, скобки, черточки, латинские
буквы – они вдруг показались мне столь же совершенными и прекрасными, как
древние руны. И я поняла, что нужно сделать, как увековечить изобретение
Николая Кибальчича. Я напишу формулу на ковре! Она станет частью узора! Я
расскажу все В.М., и он найдет самые яркие, самые волшебные краски для этого
узора! Наш ковер, пусть и написанный на полотне, исполнится силы и легкости,
необходимой для полета. Его полет будет естествен!
Я только что закончила набросок, как отворилась дверь и
вошел В.М.
Он немедленно увидел новый узор.
– Что это?
Было искушение промолчать. Почему я не промолчала?!
Когда я закончила торопливый, неловкий и какой-то совсем не
торжественный рассказ о прощальном подарке Кибальчича, я увидела, что по лицу
В.М. пошли судороги.
– Я хочу вам кое-что сообщить, Антон, – проговорил он, и
видно было, что он с трудом сдерживает ярость. – Сегодня я получил
неопровержимые сведения из Петербурга. Кибальчич не только нигилист, но и
чернокнижник. Среди студентов Медицинской академии он распространял тайные
записки, в которых призывал их плясать вокруг отрезанной петушиной головы, что
означало бы свержение государя. Он также писал: «Я – тот, кто изменит ход
истории Российской империи. Я получил дар неуязвимости от духов Дианы (Луны). Я
ношу при себе ухо мертвого медведя, оно обеспечит бессмертие моей идее. Я знаю
свое будущее. Духи наделили меня полномочиями открывать и вести „пляску Луны“
во время колдовских действий». Я б поднял на смех несчастного сумасшедшего,
который присвоил себе вселенскую власть, – с трудом переведя дух, продолжал
В.М., – но он покушается на власть, которая является опорой России. Если не
будет монархии, не будет и России. Только монархический строй дает прочность
России, при конституции она вся развалится на части. Я как был, так и доселе
остаюсь убежденным монархистом на исконных русских началах, то есть стою за
православную веру, за самодержавного неограниченного царя и за великий русский
народ и его господство в Русском государстве, и к сему подлинному моему credo
не нахожу нужным прибавлять никакого constitutio que. Счастье этого человека,
что он уехал в Петербург. Я спустил бы на него сегодня всю московскую полицию!
– Господь с вами, – прошептала я, – откуда такая жестокость?
Он гениален, поймите, он гениален! Его формула будет жить вечно…
В.М. вскинул голову и мрачно посмотрел на меня.
– Дитя, – сказал он с непонятной усмешкой. – Блаженное,
глупое дитя. Идите к себе и возвращайтесь наутро. Я должен работать один.
– Вы обещали, что я сама смогу выписать руны по моим
эскизам, – пробормотала я.
– Мы поговорим об этом завтра, – сказал В.М.
