– Психо… А, понимаю. Психологическая патологоанатомия…
Хорошенького же вы мнения обо мне! А впрочем, вы где-то и как-то правы. Все
писатели в той или иной степени – психоаналитики и патологоанатомы в одном
флаконе… Но Бог с нами, с черными воронами. А наши с вами дальнейшие действия
все же каковы? Будем представляться?
– Видимо, да, придется… А вы не боитесь, что Галка вас
побьет? Или, что еще хуже, на смех поднимет?
– Слушайте, Алексей, вам не стыдно, а? Мы с вами боевые
товарищи, конечно, но я все-таки женщина… И, знаете, несмотря на мой преклонный
возраст, довольно красивая женщина. Во всяком случае, многие мне это говорили и
говорят. А если вы думаете иначе, какого черта было заваривать эту историю? В
принципе, еще не поздно все послать сами знаете куда. В шапку с ушами!
– Не понял…
– В одном из писем Вяземскому насчет женитьбы Боратынского
Пушкин назвал жену чем-то вроде законной шапки с ушами. Понятно теперь?
– Мать честная… Крепко сказано. Слушайте, есть такое слово…
забыл… ну, которое удобочитаемый синоним какой-нибудь непристойности… Эхо… эфа…
– Эхо в лесу или в горах отвечает, а эфа – змея, в пустынях
обитает, очень ядовитая. То слово, которое вы забыли, называется эвфемизм. Да,
вы совершенно правы, шапка с ушами – именно что гениальный эвфемизм для
обозначения того самого места, куда я предлагаю послать наш с вами уговор о
совместной деятельности. В конце концов, никаких учредительных документов о
создании псевдобрачного союза «Алексей плюс Алена инкорпорейтед лимитед» мы не
подписывали. Так какие могут быть проблемы?
– Да ради Бога, Алена, что это вы так раскипятились? Я
совершенно не хотел вас обидеть!
– Хотели, не хотели… Ладно, я не сержусь. Я понимаю, что
такое мужское эго и как оно искрит, если начинает зависеть от помощи женщины.
– Ладно, хватит переливать из пустого в порожнее, ходить
вокруг да около. Когда вы сможете к нам приехать?
– А когда пригласите… Скажем, вечер вторника у меня
свободен.
– Хорошо, ориентируемся на вторник. Я сегодня же уточню, как
работает Ванька, Галин жених. Единственное, что может нам помешать, – если он
окажется занят. Хотя, думаю, Иван уже освободил себе этот вечер.
– Почему? Неужели ваш будущий зять провидец и раньше нас с
вами знал, когда произойдет наше знакомство?
– Никакой он не провидец. Просто во вторник… А скажите, вы
этот вечер спонтанно назвали, ни с того ни с сего, или по какой-то особой
причине?
– Так просто, потому что он у меня свободен. А что?
– День рождения у меня во вторник, вот что. А может, вы у
Льва Ивановича заранее кое-что обо мне вызнали, а, Алена?
– Спросите у него, вызнавала я или нет. Не более чем
совпадение, клянусь!
– Хорошо, тогда я вам еще позвоню насчет конкретного
времени, буквально завтра. Договорились? Мобильный свой вы мне давали… Да, вот
он, на вашей визитке. Ну, тогда до звонка?
– До звонка!
Москва – Нижний Новгород, 1880 год,
из писем Антонины Карамзиной
«Николашечка, вот и я, тебе пишу. Здравствуй, братец! Как ты
там? Впрочем, прости, оставлю обязательные вопросы о житье-бытье, о нем мы и
при встрече поговорить можем. А сейчас… Ну, ты уже понял, что раз получил это
письмо, значит, мне удалось… Мне удалось, удалось! Он захотел меня выслушать!
Но ты просто представить себе не можешь, сколько сил мне
потребовалось, чтобы до него добраться, к нему прорваться и склонить его на
разговор! А теперь такое ощущение, что получилось все как бы само собой. Честно
говоря, я думала – он такой суровый, такой сдержанный человек, совершенно
чуждый всякой дешевой галантерейности. Нет, нет, конечно, это не те слова, я
даже готова их вымарать сейчас! Скорее тут можно вести речь о галантности. Я
думала, мой дурацкий курносый носик и легкомысленные кудряшки только испортят
все дело, а потому для первой встречи вырядилась самым суровым образом. Ты и
представить себе не можешь, какова я была! Видел бы ты мой шапокляк… мое
пенсне… видел бы жакетку… по сути, это был сюртук одного из моих московских
приятелей-художников… Сам он предпочитает носить этакую блузу, бархатную,
весьма авантажную, а также бархатный бэрэт на неистовых соломенных кудрях… А
цивильную, презираемую одежду ссудил по доброте душевной одной твоей знакомой
авантюрьерке.
Это они меня так здесь называют – авантюрьерка. Как видишь,
по их мнению, я даже до названия авантюристки еще не доросла, так, подвизаюсь
где-то в приготовишках… Теперь-то они все прикусили языки, ехидны!
Ну вот, короче говоря и говоря короче, приятели мои
московские таскали меня за собой в академические классы, где можно было
повстречать В.М., таскали, и даже порою удавалось издали его увидать, однако
вокруг него немедленно возникал такой круговорот человеческий, что ни в сказке
сказать, ни пером написать, ни сквозь сии пенистые волны пробиться. Как-то раз
я все же успела, наглости набралась – пискнула тонким голосишком, мол, имею что
предложить для воплощения вашего нового замысла, мэтр! Да где там, он меня не
слышал… Хотя нет, слышал: бросил взгляд мимолетный, этак брезгливо (вот те
крест, Николашка, не лгу, разрази меня гром!) поморщился, завидя мой шляпедрон,
– и отворотился поскорей в сторону.
Ты, конечно, сказал бы, что всякая нормальная женщина на
моем месте немедленно поняла бы, в чем дело. Но ведь я – не нормальная женщина,
я сумасшедшая, я книжный червь с бантиком, как ты меня называл… Словом, до меня
даже не дошло, в чем моя ошибка! И неизвестно, сколько времени я еще зря даром
потратила бы, когда бы не случай. И это свидетельство того, что я права, права,
целых сто раз права была в своей настойчивости, коли Провидение мне помогло,
пусть и при обстоятельствах самых неожиданных!
