Алена выбралась из машины с некоторой неловкостью и уверила
себя, что проистекла сия неловкость исключительно от того, что она опирается на
мужскую руку. Слишком привыкла наша героиня во всем в жизни и всегда полагаться
на себя, в том числе – и выходя из машины. Хотя из этой «Мазды» со слишком
низкой посадкой всяко нелегко выбираться, что самой, что с посторонней помощью.
Наконец-то Алена утвердилась на ногах. Огляделась…
Итак, вот здесь живет ее типа дорогой. Условно говоря,
жених. Перед ней один из многочисленных новых домов, из так называемых
нижегородских «элиток», выстроенных из жуткого материала радикально
непристойного цвета, напоминающего саманный кирпич или детскую, pardon,
неожиданность, с вкраплениями свекольного оттенка, призванными внести оживляж,
но усугубляющими унылость картины. Архитектура сия… нет, это слово здесь просто
неуместно. Современный вариант унифицированной хрущобы. Таких в Нижнем теперь
понастроено – глазом не охватишь! Впрочем, домики чистенькие, аккуратненькие,
квартиры в них изрядно дороги, люди, которые здесь поселились, моментально
ощутили себя причастными к звону больших денег и как бы избранности… Да на
здоровье, пусть живут и будут счастливы. Алена сама себя укорила: может, ты
просто из зависти брюзжишь, барышня? Ты-то обитаешь в «сталинке» 1958 года
издания… А, ну да, в твоей «сталинке» есть душа! Но кто знает, может, и в этих
«элитках» спустя почти лет пятьдесят обнаружится душа или хотя бы намек на нее?
Душа-то в них, может статься, и обнаружится, но уж точно –
не подвал для хранения картошки и прочей ерунды. Полтора года назад Стахеевы
(то есть кабы Алена и впрямь выходила замуж за Алексея, ее фамилия сделалась бы
тоже – Стахеева… очень мило, нет, право, о-очень миленько, но все же хорошо,
что этот брак изначально обречен остаться фиктивным) жили в совершенно другом
доме – кстати, не столь уж далеко от пресловутой Алениной «сталинки», на
Ковалихе. Прежде у них была самая обычная хрущоба, в которой хоть и совмещены
туалет с ванной и практически потолок с полом, однако имелся подвал для
сохранения припасов. Правда, разве возможно что-то сохранить в этой влажной,
душной темноте? Картошка там уже к марту вся прорастает длинными
бледно-голубыми усами, сморщивается, съеживается, становится не просто
несъедобной, но жизненно, вернее, смертельно опасной. И все-таки неистребима
привычка бывшего советского, бывшего великого, бывшего народа делать запас на
зиму, на черный день, на случай стихийного бедствия или введения чрезвычайного
положения, на любой другой случай… (нужное подчеркнуть или вычеркнуть, кому как
хочется). В подвале этой хрущобы и погибла Лариса. А спустя год ее семейство
значительно улучшило свои жилищные условия.
Конечно, всякий человек, умеющий мыслить логически, какой
вывод сделал бы? Что после Ларисы остались огромные деньги, которые прежде она
почему-то от семьи таила. И коли мужу светило такое огромное наследство, то,
вполне возможно, не столь уж безосновательны были подозрения ушлого следователя
с немецкой фамилией, герра Бергера, который тщательно пытался пришить Алексею
Стахееву мокрое дельце…
Пожалуй, Алена с ее подозрительностью и общей мизантропией
так бы и решила, если бы от своей подруги Инны Тюлениной, нижегородской
адвокатессы, которую просила разведать все, что можно, о своем женихе (в том
числе, кстати, и день его рождения!), не узнала совершенно точно: нет, Алексей
не получил наследства после смерти Ларисы. Просто так уж сошлись
обстоятельства, что его маленькая фирма по ремонту компьютеров и радиотехники,
доселе дышавшая на ладан, вдруг ожила. Правда, ожила она не в руках Стахеева,
который, судя по всему, был никудышным бизнесменом, а в руках нового владельца,
которому Алексей ее очень удачно продал (правильнее будет сказать – впарил,
потому что сделка поначалу казалась совершенно безнадежной), оговорив себе не
только кругленькую сумму, но и проценты с будущих прибылей, которые (дело,
повторимся, расцвело в умелых руках) сделались весьма значительным, что
позволило Алексею превратиться в этакого рантье и жить в свое удовольствие.
Вот только о жизни жениха Алена ничего особенного не смогла
узнать. Ну, молодая любовница… ну, вздорная по характеру дочка… И все же ничего
необыкновенного. А между тем человек вдруг начал неконтролируемо сходить с ума.
Почему? Это как раз и предстояло узнать нашей доморощенной следовательнице.
– Странно, – сказал между тем Алексей, поднимая голову и
глядя на окна. – У меня почему-то темно. Галина с Ванькой толкутся на кухне,
что ли? Кухня и моя комната, – пояснил он, – окнами на противоположную сторону
выходят. Ну, сейчас все выяснится. Итак, с Богом! Пошли, рискнем?
– Рискнем, – сказала Алена с какой-то незнакомой ей прежде,
залихватской интонацией.
«Страшно мне, что ли? – спросила она себя. – Ничего, это
ведь игра! А представляешь, как бы ты тряслась, если бы все было в натуре? И
хорошо, что сейчас не в натуре, правда? Конечно, хорошо!»
– Дико волнуюсь, – пробормотал Алексей. – Могу себе
представить, как бы я трясся, если бы это была не игра, а все происходило
по-настоящему!
Алена от такого точного озвучивания своих мыслей
споткнулась, и Алексей подхватил ее, поддержав под руку. Повернул к себе.
– Может, поцелуемся для храбрости? – сказал внезапно, и
Алена, донельзя изумленная, почувствовала его губы на свои губах.
У нее просто-таки ноги подкосились от изумления!
Неужели влечение между ними имеет-таки место быть? Во что
может вылиться поцелуй при исполнении служебных обязанностей? И нужно ли
доводить дело до такой короткости в отношениях партнеров по расследованию?
– Здравствуйте, Алексей Михайлович! – раздался рядом
жизнерадостный мужской голос, и Алена так и не получила ответа на свои вопросы.
– Здравствуйте, Николай Дмитриевич, – чрезвычайно любезно
ответил Алексей, отрываясь от нее и глядя куда-то вниз.
Ну и Алене тоже пришлось изрядно опустить глаза, чтобы
разглядеть человека, который столь бесцеремонно прервал их наметившийся было
интим. Он оказался, бедолага, чрезвычайно мал ростом, тщедушен и изморщинен
жизнью, словно старая, смятая газета, так что его хотелось назвать не
человеком, а человечком. Вообще он был похож на гнома. Впрочем, выражение лица
у гнома было весьма жизнерадостное, да и одет он оказался вовсе не в короткие
бархатные штаны, куцую жилетку и колпачок с кисточкой, а в элегантную куртку и
вполне комильфотные джинсики.
– Я вот уже который день забываю фолиант ваш вернуть,
Алексей Михайлович, – сказал гном в джинсах и, открыв сумку, висевшую на его
плече, достал оттуда и с полупоклоном вручил Алексею довольно толстую,
увесистую книгу, по виду вполне достойную названия фолианта. – Огромное
спасибо, Алексей Михайлович! Получил живейшее наслаждение! Прочел не отрываясь,
словно какой-нибудь детектив!
