– Пока нет. Но ладно, оставим товарища Станиславского в
покое, – отмахнулась Алена. – Не только он вам не верит, но и я тоже. Уж очень
вы перед Ашотом выслуживались там, в маршрутке. Конечно, вы можете сказать, что
надо было легенду поддерживать. И даже со мной вы могли вести себя по-хамски,
не дать мне выйти из маршрутки во имя все той же легенды, хотя не понимаю, где
написано, что кондуктор маршрутки непременно должен во всем уподобляться
водителю. А если бы он начал меня избивать, вы что, к нему присоединились бы…
ради конкретных деталей? Ладно, пусть мое предположение на вашей совести
останется. Или на том месте, где она теоретически должна быть. Сказать,
повторяю, вы можете все, что угодно. Но ведь готовность во имя выдумки пойти на
такие мерзости, на какие вы шли, характеризует вас с самой поганой стороны!
Никакая легенда не могла требовать от вас так искренне меня оскорблять!
– А, вы про то, что я вас старой скандалисткой назвала? – с
гаденькой улыбочкой пробормотала Галя. – Конечно, это было не слишком хорошо с
моей стороны, но… Вот сейчас вы на скандалистку совсем не похожи!
Ах ты тварь…
Алена только усмехнулась. Ее давно уже не ранили такого рода
булавочные уколы. Нет, точнее выражаясь, она уже давно научилась не выдавать,
как сильно они ее ранят. Со стороны ничего никогда не было заметно. Тем более
сейчас.
– Не старайтесь, Галя, – сказала она с материнской, можно
сказать, улыбкой. – Это ведь только подтверждает мое мнение о вас: вы врете,
никакого журналистского задания не существует, вы работаете на маршрутке по зову,
что называется, сердца. Ну и…
– А что, я не могу работать там, где хочу?! – с яростью
выкрикнула Галя – так пылко, что швейцар, который казался полностью поглощенным
телевизором, оторвался от экрана и уставился на двух красоток подозрительно,
словно прикидывал, придется их таки разнимать или обойдется без вмешательства
третьего лица.
– Вот-вот, – успокаивающе кивнула Алена, – вы меня перебили,
а я как раз собиралась сказать: хочется вам на маршрутке работать – да на
здоровье! Только почему сразу стервой надо становиться, не понимаю, неужели
работа требует? Или это отвечает сути вашей натуры?
Один – один…
– Почему вы боитесь открыться отцу? – резко спросила Алена,
не давая Гале перейти в наступление. – Что за тайны такие?
– Вы что, совсем свихнулись на старости лет? – рявкнула
Галя. – Неужели не понимаете? Ему это не понравится. Вы еще не раскусили
папеньку? Он такой зануда… такой правильный, тошно просто! Он и вам еще плешь
проест, не сомневайтесь!
– А, так у вас на голове парик, который скрывает проеденную
им плешь? – ласково осведомилась Алена (один – два!) и тут же пожалела об этом.
Все же не стоит переходить на совсем уж рыночные отношения. – Ладно, хватит
швыряться взаимными оскорблениями, – сказала она примирительно, не дожидаясь,
пока откровенно онемевшая Галя обретет дар речи. – Это ваше дело, кем быть. И с
волками жить – по-волчьи выть, я понимаю. Вам приходится соблюдать законы стаи.
Бог с вами. Я уже не сержусь. А отец – он думает, вы где работаете? В газете, что
ли?
– Ну да, – буркнула Галя, неожиданно покладисто принимая
трубку мира. – У него навязчивая идея, чтобы я журналисткой стала. А я не хочу.
Ненавижу бумагомарательство и писак всяких ненавижу!
Два – два… Ну ладно, Господь велел прощать убогих, а все,
кто не был в ладу с бумагой, пером и сложением словес, принадлежали, по
классификации Алены Дмитриевой, к числу убогих.
– Все-таки не пойму, – пожала она плечами, – ваш отец что,
газет не читает? Как он может верить вам, если ни одного материала за вашей
подписью в «АиФ» не появлялось?
– А я вру, что пишу только под псевдонимами, – ухмыльнулась
Галя. – Увижу какую-нибудь симпатичную заметочку – вот, говорю, мое творчество,
я наваляла! Ну, он к тому же знает, что я еще не в штате, поэтому не удивляется,
что редко печатаюсь.
– Рисковая же вы барышня, – покачала головой Алена с
невольным даже уважением. – Я б в разведчики пошел, пусть меня научат… Нет, в
самом деле – вы же в любую минуту провалиться можете… – Она чуть было не
ляпнула, что там, на площади Минина, где вся интрига завязалась, Алексей
Стахеев только чудом не вышел из «мерса» вместе со Львом Ивановичем Муравьевым
и не застиг дочку на месте преступления, но обмолвиться об этом было бы
чрезвычайно глупо и могло бы навести Анжелу на ненужные мысли и догадки.
Поэтому Алена только и сказала: – На том маршруте, где мы встретились,
наверное, масса знакомого народу может вас видеть! Не боитесь, что кто-нибудь
рано или поздно вас узнает и отцу расскажет? А кстати, почему вы этого так
боитесь? Он что, убьет вас? Наследства лишит?
Ох, какое странное выражение в глазах… Что бы оно значило,
а?
– Наследства не наследства, а деньги на жизнь давать точно
перестанет, – буркнула Галя, отводя глаза, которые, видимо, и в самом деле
сказали слишком многое. – И не так уж я рискую, как вам кажется. То есть
сначала я маскировалась как-то, красилась, волосы прятала, а потом плюнула на
это. Кто обращает внимание на кондукторшу? Вдобавок я ведь не на том маршруте
работаю, не в верхней части, а на Автозаводе. Там наши знакомые не живут, они
все тут, в верхней части, обосновались. Просто случайность, что нас на полдня
на другой маршрут перебросили, а тут вы и возьми полезь скандалить. Вполне
могло бы обойтись и без ненужных встреч. Ведь наши знакомые на маршрутках не
ездиют, у всех свои тачки, на общественном транспорте только разная безденежная
шантрапа катается.
Три – два в ее пользу… Нет, сейчас будет три – три!
– Вообще-то нормальные люди говорят не «ездиют», а «ездят»,
– усмехнулась Алена. – Или вы настолько вошли в образ туповатой Анжелки, что
никак не можете из него выйти? Ну-ну, расслабьтесь, Галя! Вы типа журналистка,
а для этой публики знание правил грамматики – само собой разумеется. Надеюсь, в
вашей мимикрии вы не дошли до того, чтобы говорить «ложить» вместо «класть»? –
Всё, Дракон (а наша писательница родилась в год Дракона) пошел вразнос! Вернее,
полетел. Сейчас выжжет пару-тройку деревенек, тогда, может, и успокоится. – Вы
сказали, что вам работа нравится. Говорят, там очень свободные нравы, в
автопарке… Вам и это нравится?
– А то, – откровенно усмехнулась Галя. – Вы даже не
представляете, как нравится! Я хочу жить так, как хочу, а если это кому-то
мешает, пусть подвинется. Все, я и правда пойду в туалет, а то от разговоров с
вами запросто можно у…ся!
Назвав предстоящее действо коротко и ясно, без всяких
эвфемизмов, Галя зацокала каблучками в сторону туалета.
