– Хорошая картинка, но ведь и там, Витенька, война как бы –
костей-то как много!
– Так ведь поле брани!
– Опять, значит, ко времени написал?
Говорят, В.М. обиделся. Но и призадумался над словами Анны
Ивановны. А потом забросил модную тему и решил заняться только сказками.
Вот что рассказал мне Костя Красноштанов – ну, я тебе о нем
раньше писала, он ходит в том самом баснословном бэрэте и черной бархатной
куртке. А Степан Вистоплясов поднял его на смех как последнего романтика. И
объяснил, что на самом деле наш мэтр всего-навсего решил хорошо подзаработать
на заказе богатейшего человека – Саввы Дмитриевича Мамонтова. Якобы тот заказал
В.М. аж три картины на сказочные сюжеты – для какой-то железнодорожной конторы,
в состав собственников которой он, Мамонтов, тоже входит.
Конечно, это не столь романтично звучит, как готовность
исполнить каприз Анны Ивановны, и поначалу я на Степана даже обиделась. Вообще
мне вдруг показалось, что он как-то излишне прагматичен. Не люблю таких
скучных, закоснелых матерьялистов! К тому же мы с самого начала с ним крепко
сцепились из-за моей позиции относительно основного узора картины.
Так вот что произошло во время моего разговора с мэтром… То
есть, конечно, это В.М. удостоил меня своей беседой, а я лепетала что-то бессвязное,
пыталась собрать воедино все те знания, с запасом которых приехала в Москву. Я
пыталась убедить его, что на этой картине непременно должны быть славянские
руны, древние славянские письмена.
– Ну и что же это за письмена? – презрительным тоном перебил
меня Степан. – Кириллица или же глаголица? Но ведь замысел картины чудесный и
волшебный, здесь должны быть некие каббалистические знаки, ежели угодно,
египетские иероглифы, да хоть и китайские, что-нибудь совершенно непонятное
взору обыкновенного зрителя, что населит картину волшебством, магией… если
хотите, даже черной магией! А что такое славянские письмена? Обыденность,
скука, квасной патриотизм!
Что и говорить, сказано смело, даже чрезмерно смело –
молвить такое в присутствии В.М., который известен своим подчеркнутым
русофильством и даже не желает слышать ни о каких модных нигилистических
новациях, которые, увы, потихоньку начинают распространяться среди молодых
художников… Впрочем, я тебе уже об этом писала. При словах «квасной патриотизм»
лицо В.М. мгновенно вспыхнуло, однако он сдержался, поскольку считает Степана
человеком талантливым (стихийно талантливым рисовальщиком, как он обычно
выражается), а значит, склонен прощать ему даже то, чего не простил бы никому
другому.
Да, он сдержался, однако был очень недалек от того, чтобы
предложить Степану «пойти продышаться прохладою» – такой у В.М. обыкновенный
совет для тех, кто позволяет себе болтать лишнее или начинает чрезмерно
бахвалиться при уроке мэтра. Мне почему-то стало жалко Степана, хотя, конечно,
он провинился… Ну, стало мне его жаль, и я позволила себе заговорить прежде
мэтра, надеясь переключить его внимание – пусть даже и неблагосклонное! – на
меня.
– Вы, видимо, слов моих не расслышали, господин Вистоплясов?
– осведомилась я со всем возможным высокомерием. – Я говорила не о славянских
письменах, а о древних славянских рунах!
– Ну, хвала Одину, Тору и господину Снурри Стурулсону, мы
все осведомлены о том, что скандинавы имели собственные древние письмена,
называемые обыкновенно рунами или резами, – хмыкнул Степан. – Конечно, можно
примкнуть к последователям нордической теории, которые готовы лбы расшибить в
защиту довода, что русские люди – потомки викингов, варягов, однако куда мы
денем чудь и мерю, вятичей, – он отвесил весьма высокомерный полупоклон в
сторону В.М., который, как известно, происходит из Вятской губернии, – лютичей
и так далее? Не могло быть никакой единой письменности у нации, которая
представляла собой лишь сборище разнокалиберных, разрозненных, враждующих между
собой племен! И только когда пришло к нам письмо кириллическое, только тогда
лишь…
– Да вы сущий невежда, Вистоплястов! – вскричала я. – Неужто
вы не слышали о трудах господина Классена, который весьма доказательно
обосновал: наши древние предки имели письменность свою собственную еще до того,
как на Русь пришло письмо греческое? Что у славян была грамотность не только до
общего введения между ними христианства, но и задолго до Рождества Христова, о
том свидетельствуют акты, возводящие грамотность славяно-руссов от десятого
века назад – до глубокой древности. Например, Ибн-Фодлан, писатель Х века,
пишет как очевидец о руссах дохристианских, что они на столбе намогильном
писали всегда имя покойника вместе с именем князя. В VI веке византийцы говорят
уже о северных славянах как о народе образованном, имеющем свои собственные
письмена, называющиеся буквицею. Корень этого слова сохранился по сие время в
словах: «буква», «букварь», «буквально» и даже во второй букве алфавита –
«буки». Царь скифов, предков славянских, вызывал Дария ругательным письмом на
бой еще в 513 году до Рождества Христова. Жрецы и мудрецы славянские писали
народные законы на деревянных дощечках, у них употреблялись руны для
предсказаний. И вообще в скандинавских сагах винетов, то есть славян, называют
образованными людьми. Они писали именно что рунами и резами, которые и по сю
пору сохранили магическое значение, не менее сильное, чем ваши знаки Каббалы.
Именно поэтому я и прошу нашего мэтра непременно изобразить волшебные древние
знаки на своей картине. Они будут как бы залогом полета, стремления, высоты…
волшебной силы, способной унести человека в запредельные выси с огромной,
невероятной, непредставимой скоростью.
– Ну и какие же это должны быть знаки? – с прежней нигилистической
улыбкою спросил Степан.
Мэтр, заметь, все время молчал.
И я начала свою лекцию… Но сейчас я ее описывать не буду,
потому что звенит колокольчик, перемена кончилась, а я даже чаю выпить не
успела – пора в классы. Ты не представляешь, как я занята, Николашка: я рисую,
набиваю руку, занимаюсь денно и нощно, так, что ничего, кроме карандаша, или
уголька, или мелка, рука уже держать не в силах, тем паче – ручки с пером.
Поэтому пока заканчиваю, напишу спустя день или два.
Твоя любящая сестрица Антошка».
Нижний Новгород, наши дни
