Впрочем, страх тут ни при чем. Просто-напросто маршрутка
находилась уже на конечной остановке близ площади Минина, вот все и вышли. И
Алена вышла бы, и двинулась бы прямиком в зал ценных фондов областной
библиотеки, куда изначально направлялась, и уже сидела бы там за любимым
столиком в уголке, кабы не ввязалась в бессмысленную свару. Которая вдобавок,
кажется, становится опасной.
Нет, конечно, эта парочка разбойников ничего с ней не
сделает, они ее выпустят… но когда? И вдруг не выпустят? Вот как даст сейчас
водила по газам, и умчится маршрутка невесть куда, в какой-нибудь притон
черномазых разбойников…
Ну, воображение у нашей героини было чрезвычайно буйное, не
зря же она писала романы с лихо закрученной интригой, горами трупов, морями
крови, невероятными приключениями и леденящими душу опасностями… но, с другой
стороны, из этих опасностей героини Алены Дмитриевой, такие же надменные,
ироничные интеллектуалки, как она сама, очень лихо выпутывались без всякой
посторонней помощи, да еще и других выпутывали, не теряя ни грана ехидства,
интеллекта и изысканности. И если так поступают героини Алены Дмитриевой, то
неужто сама она, их создательница, не сможет «развести» столь обыденную
ситуацию, как скандал в маршрутке? Да запросто!
– Знаете, это просто смешно, – сказала Алена высокомерно. –
Вы меня заперли зачем? Чтобы выцыганить у меня листок, на котором я записала
этот ваш телефон? Да возьмите! – И она вырвала листок из блокнота, скомкала и
швырнула кондукторше.
Та подхватила бумажный комочек с жадным выражением лисы
Алисы, которая достает из ямки запрятанные Буратино золотые монеты.
И очень может быть, что рука водителя в этот миг уже
потянулась к тому рычажку, или кнопке, или еще к чему-то, чем открывается
автобусная дверь, и вполне вероятно, что он открыл бы дверь, и выпустил бы
Алену, и она пошла бы в зал ценных фондов областной библиотеки, и вся ее жизнь,
как пишут в романах, сложилась бы иначе, совсем иначе! Но бес, который, как
известно, таится за левым плечом каждого из нас (а за правым стоит наш
ангел-хранитель… но Аленин ангел в ту минуту, видать, отвернулся, в то время
как враг рода человеческого всегда настороже), взял да и потянул Алену за язык.
И она возьми да ляпни:
– Бумажка мне и ни к чему!
Впервые в мутных глазах девчонки-кондукторши появилось
осмысленное выражение.
– Вы что, телефон запомнили? – спросила она изумленно.
– А вы, наверное, думаете, что у меня уже начался склероз? –
ехидно усмехнулась Алена.
– Нет, правда будете звонить? – опять спросила девчонка.
– Снимите эту дурь, тогда не буду! – опять ответила Алена…
Скандал пробуксовывал, выруливал на второй круг – столь же
безнадежный, как и первый.
– Ладно, Анжела, слюшай, сними бумагу, – внезапно приказал
водитель, и Алена от изумления чуть не подавилась.
Кондукторша, что характерно, тоже.
– Не буду снимать! – выкрикнула она тонким скандальным
голосом. – Ты что, Ашот, сдурел – всяких старых дур слушаешь!
«Господи, ты все видишь!» – Алена воздела глаза к небу с
видом первой христианской мученицы, отправленной на растерзание львам и тиграм
на арене Колизея.
– Сними, кому сказал! – рявкнул Ашот.
Анжела повиновалась, стиснув губы в куриную гузку.
– Дай сюда! – приказал Ашот. Затем он смял бумагу в комок и
швырнул ее на пол в салон. А потом… потом он вдруг повернулся к лоточку, в
котором лежала выручка (смятые десятки и монеты), и отправил его вслед за
пресловутым объявлением. И еще какую-то чумазую тряпку швырнул – для массы,
надо полагать.
– Ты чо?! – вскрикнула испуганно Анжела, но Ашот только
плечами пожал:
– Я чо? Да я ничо! Это она – ты разве не видела, Анжелка? –
это она все разбросала! И листок сорвала, и деньги расшвыряла!.. Но ничо, это
ей даром не пройдет! Она еще попляшет! Ты ничо с полу не поднимай, Анжелка,
поняла? Я ее сейчас в ментуру сдам!
И с этими словами он выскочил из «пазика» – и тотчас замер
по стойке «смирно», чтобы пропустить поток машин, несущийся по Варварке.
Алена растерянно оглянулась.
Анжела таращилась то на нее, то на разгром, учиненный в
маршрутке, и глаза у нее были по-детски испуганные. И даже вроде бы слезами их
заволокло.
– Трудно вам с ним? – спросила Алена, которую порою
пробивало вот так вдруг – надо или не надо – на жалость к объектам, совершенно
в ее жалости не нуждающимся и, по большому счету, не заслуживающим оной.
– Да он еще ничо, он хоть не пристает, – пробормотала
Анжела. – У него жена русская, поэтому он всех русских женщин жалеет.
– Да-да, я только что это заметила, – едва ответила Алена,
не надеясь, впрочем, что ее ирония окажется доступна кондукторше. – Меня он
очень сильно пожалел.
Она повернулась к окну и поглядела на этого «жалельщика
русских женщин». Ашоту наконец удалось прорваться сквозь череду машин. Он
перебежал дорогу и подскочил к черному «Мерседесу», припаркованному почти у
входа в «Алексеевские ряды». Наклонился в тонированному стеклу около места
водителя… Дверца распахнулась, и из автомобиля выбрался невысокий, но очень
широкий – настоящий крепыш – парень лет тридцати с хмурым простонародным лицом
и острыми глазами. Само собой, он был брит на голову, носил черную кожаную
крутку и черную же водолазку с черными джинсами. А впрочем, даже и без этого
камуфляжа «деловых» сразу видно было, что парень он крайне серьезный.
Крепыш сдержанно поручкался с Ашотом и, сунув в карманы
джинсов изрядные кулачищи, стал внимательно слушать его торопливую (Алене был
виден профиль супостата и активное шевеленье его усов) речь. Иногда водитель
махал в сторону «пазика», крепыш следил взглядом за движением его руки, и Алене
казалось, что неприятные темные глаза (она, понятно, не могла различить их
цвета, но ощущение чего-то темного и тяжелого не исчезало) пристально
выцеливают ее – словно дуло ружья. Вернее, словно двустволка – глаз-то было
два. К сожалению…
– Кто это? – спросила она у Анжелы.
– Не знаю… – пробормотала та. – Крутой какой-то. Мент, что
ли? Номера вроде милицейские…
Алене номеров видно не было, но она все равно в них ничего
не понимала, а потому поверила кондукторше.
– Точно?!
– Ашот сказал же: в ментуру вас сдаст. Наверное, знакомый
его. Ой, ведь и правда сдаст…
