– Да конечно, а как же иначе? – удивилась Наталья Ивановна.
– А мы можете позвонить тем, кто сегодня работает, и узнать…
узнать… – У Алены перехватило дыхание.
– Да что узнать-то? – нахмурилась Наталья Ивановна. – Вы что
так разволновались?
– Да потому и разволновалась, что все очень странно!
Картины… – почти сердито ответила Алена. – Все связано с картинами, с
сотрудницами музея… Я точно знаю, что сегодня утром случился приступ с одной из
них. Тоже внезапное острое психическое расстройство. Говорят, она умоляла не
пускать ее в музей. Почему? Спросите, а, Наталья Ивановна, упоминала ли она о
картинах? О какой именно картине? Может, кто-нибудь запомнил?
– Я не понимаю, у них там что, эпидемия, что ли, в музее? –
изумленно посмотрела на нее Наталья Ивановна.
– Ага, причем болезнь заразная к тому же, если она даже на
членов семей каким-то образом переходит, – кивнула Алена. – Я ведь не зря про
того мужчину вам рассказывать начала.
– Невероятно, – покачала головой Наталья Ивановна. –
Совершенно невероятно. Однако про ту сегодняшнюю больную узнать можно. В каком районе
это произошло?
– Не знаю, – растерянно пробормотала Алена. – Представления
не имею.
– Но хотя бы как ее зовут, знаете?
Психиатр вынула из кармана халата мятый блокнот и ручку:
– У меня память на имена и фамилии неважная. Я все
записывать стараюсь. Что запишу – то помню. А не запишу – выскочит, не
поймаешь.
– Ее зовут Тамара Юрьевна… – сказала Алена и запнулась. –
Господи… а как же фамилия ее, а? На С… простая такая фамилия… – Она прижала
руку ко лбу. – Ну вот и склероз, здравствуйте!
«Тамара Юрьевна С.», – записала Наталья Ивановна и вскинула
глаза на Алену:
– Сухова? Сергеева? Степанова?
Алена пожала плечами.
Наталья Ивановна нетерпеливо обвела в блокноте первые буквы
имени и отчества, Т и Ю, потом букву С:
– Сидорова? Симонова?
– Вспомнила! – обрадовалась Алена. – Не Симонова, а
Семенова.
– Ну вот и хорошо. – Наталья Ивановна быстро дописала
фамилию и зачем-то еще раз обвела заглавную букву С. – Теперь пойдемте.
Алена уставилась на обведенные буквы: Т, Ю, С.
ТЮС… Где-то она уже видела эти три буквы… Где?
Ну конечно! В записной книжке телефона Алексея Стахеева! Она
еще подумала тогда: почему ТЮС, а не ТЮЗ, Театр юного зрителя? И тотчас
догадалась, что это чьи-то инициалы. Чьи? Не Тамары ли Юрьевны Семеновой? Хм,
почему бы нет, почему бы нет… А чье имя обозначают буковки М.К., стоявшие ниже?
Алена их почему-то тоже запомнила. Также там было имя – Юля и еще две какие-то
записи. Но сейчас не сообразить, какие именно.
М.К. – это, может быть, Майя Климова? Конечно, не исключено,
что Майя Климова здесь ни при чем, а все же… вдруг?
Почему телефоны Майи и Тамары Юрьевны Семеновой значатся в
отдельной книжке Алексея, стоят в списке вместе с его любовницей? Какое
отношение это имеет к картине Васнецова?
О Господи, да ты совсем свихнулась на этой картине, Алена!
Никакого не имеют они отношения к Васнецову, зато имеют самое прямое и
непосредственное отношение к Алексею Стахееву. Кто такая Юля? Его любовница,
правильно. Так вот, ТЮС и М.К. – тоже его любовницы! Именно поэтому Алексей и
занес их в отдельный список. Это его, так сказать, телефонный гарем из пяти
красоток: Тамара, Майя, Юля… Там еще была буква Л., значит, это может быть
какая-нибудь Люба, Лена, Люда, Лида, Лариса… – ну, такие совпадения тоже
бывают, что любовницу зовут так же, как жену… или Лада, Лиля, Лола… Лолита!
Ну да, только Лолиты не хватало!
И там еще какое-то имя было… Какое?
Сева.
Точно!
Но ведь «Сева» вроде бы мужское имя, оно-то как попало в
список любовниц? Или, не дай Бог…
Да ну, глупости, вот уж на кого Алексей меньше всего похож,
так это на какого-нибудь пошлого бисексуала.
«Мужик убил бисексуала… Да, мужиков еще немало!» –
вспомнилось вдруг забавное стихотвореньице… неведомо чье.
И тем не менее – Сева. Одно из двух: или имя все-таки
женское (уменьшительно-ласкательное, к примеру… и вообще, была такая
западнославянская богиня Сева, или Жива, воплощение весны и цветения), или
список не имеет отношения к «гарему» Алексея Стахеева.
Алена вскинула голову – Наталья Ивановна поглядывала на нее
как-то очень уж пристально.
Профессионально, надо сказать!
А не решит ли она, что барышня, столь живо интересующаяся
свихнутым поведением некоторых сотрудников художественного музея, и сама…
того-с? Тогосеньки…
Не хотелось бы. А потому надо взять себя в руки и не
афишировать свою неуравновешенность. Хотя трудно, очень трудно при таких-то
новостях…
– Ну так мы идем звонить? – спросила Наталья Ивановна с
оттенком некоторого нетерпения, и Алена вскочила со стула:
– Да, конечно!
Они заглянули в какую-то комнату с четырьмя кроватями,
застеленными совершенно больничными жиденькими байковыми одеялками, с плоскими
подушками в разнокалиберных застиранных наволочках, и Наталья Ивановна достала
из-под одной из таких подушек дамскую сумку. Из сумки была вынута записная
книжка, полистав которую Наталья Ивановна удовлетворенно кивнула и, шепча
что-то вроде: «Три-три-три-два-два-два-три-три-три…» – проворно сбежала по
лестнице в холл. Там она подошла к телефону на столе дежурной и набрала номер.
Когда ей ответили, заговорила в трубку:
– Алло, добрый день, коллеги, это с подстанции Ленинского
района беспокоят. Наталья Телегина, психиатр. Посмотрите по журналу, был у вас
такой повод: в первой половине дня острый приступ психического расстройства в
транспорте, женщина, зовут… – она заглянула в блокнот, – Тамара Юрьевна
Семенова, сотрудница художественного музея. Возраст? – Она покосилась на Алену,
но та только плечами пожала. Наталья Ивановна тоже передернула плечами: –
Возраст мне неизвестен, но какое это имеет значение, если имя и фамилия
названы? Не было такой? Не было точно? Ну, извините, счастливо подежурить!
– В Приокском районе эта дама с ума не сходила, – сообщила
она, взглянув на Алену. – Попробуем в Советский позвонить. А потом в
Нижегородский.
