– А вы сами как думаете?
– Я хочу от вас услышать.
– Очень тактично с вашей стороны. Ну а с моей стороны,
извините, есть пока только огромный интерес к самой истории… ну и к вам,
конечно.
– Да и вы мне очень интересны. И вы очень красивы, конечно.
Однако в штатной ситуации я бы, пожалуй, не решился вот так, с бухты-барахты,
делать вам предложение. Тем паче что я как бы влюблен в другую… Но уж коли мы в
ситуации нештатной… Вы мне нравитесь, словом, но…
– Я рада, что наше отношение друг к другу, не побоюсь этого
слова, адекватно. Кстати, мы оба, да и Лев Иванович, не подумали о том, как наш
временный альянс отразится на ваших личных отношениях.
– Ну, с ними я уж сам как-нибудь разберусь.
– Да, извините. Я, конечно, не должна была простирать свою
заботу о вас настолько далеко. Извините.
– Да ничего, вы меня извините, если был резок.
– А вы уже сообщили семейству радостную весть?
– О том, что в оном семействе намечается прибавление? Да
сообщил…
– У вас очень выразительный голос.
– Что?
– Я имею в виду, что по вашему голосу вполне можно понять
реакцию вышеупомянутого семейства.
– Нет, уверяю вас, тут никакой моей выразительности не
хватит. Первый раз услышал, как дочка матерится.
– Дочка? Да, это круто…
– Главное, все можно было выразить простыми словами и
гораздо короче: «Если бы ты на дуре Юльке женился, то еще как-то понять можно
было бы, она хоть красотка, а то на какой-то…» Извините, это как бы цитата…
– Да ничего страшного, вы продолжайте, не стесняйтесь.
– Нет уж, я лучше постесняюсь. Одно скажу: я мигом вспомнил
ее маменьку покойную. Вот бы порадовалась, сказала бы: «Ну вся в меня девочка!
Моя дочь была – моей и осталась!»
– Понятно. А кстати, если не секрет, отчего ваша жена
умерла? И когда? Извините, конечно, если мой вопрос покажется вам чрезмерно
бесцеремонным…
– Да нет, почему, вы вправе это знать. Только интересно,
какого ответа вы от меня ждете? Как в том анекдоте: «Грибочков поела»? Или
наоборот: «Грибочки есть не хотела, оттого и умерла»? Нет, произошел совершенно
нелепый случай, из тех, которые принято называть несчастными. Вдовцом я стал
полтора года назад. Лариса пошла в подвал за картошкой… Да, понимаю, что вы
сейчас подумали: неужели мужчины в доме нет, что бедная женщина должна сама
идти в подвал за картошкой? Да, если честно, меня в тот подвал месяцами не
загнать было, хозяин и помощник я никуда не годный. И в то время, когда Лариса
пошла за картошкой, меня тоже не случилось дома…
– А вы где находились, позвольте полюбопытствовать?
– «Узнают коней ретивых по каким-то там таврам…» А по каким,
кстати?
– «По их выжженным таврам».
– Вот именно. Коней – по таврам, а детективщиков – по
вопросам! Но давайте все по порядку. Короче, пошла Лариса в подвал, набрала
картошки, а выходя, поскользнулась на одной из них, давно, видимо, из ящика
выпавшей и подгнившей, расквашенной, упала – и затылком об угол ящика. Ящик был
очень тяжелый, не просто дощечки сбитые, а на совесть сколоченный старый
сундук, окованный железом. Когда мы в этот дом переехали, он нам от прежних
жильцов остался. Сдвинуть его с места было никак нельзя, вот мы и стали использовать
его для картошки. Ну, короче, она упала затылком на его угол… Так я ее и нашел.
– Вы нашли?
– Ну да. Пришел домой – никого. Ужина нет, вообще конь не
валялся… Не похоже на жену, она была очень хорошая хозяйка. Каковы бы ни были
наши отношения, никогда не отменялось святое правило: встречать меня за
накрытым столом, причем все всегда по высшему разряду – вилки-ножи для
каждого-всякого блюда, салфетки… Я удивился и забеспокоился. Тут Галя, дочка,
позвонила. «Позови маму», – говорит. Я – так, мол, и так, мамы нету и вообще… А
я еще когда вешал куртку в шкаф, мимоходом обратил внимание, что плащ Ларисин –
вот он висит, туфельки ее любимые стоят, а нету растоптанных кроссовок,
хозяйственных, так сказать, и старой куртки. То есть я это заметил, но мельком,
говорю, у меня голова была тогда занята всякими проблемами, я свой бизнес
продавал и в хлопотах света белого не видел. «Как это мамы нет, – говорит Галя,
– она еще час назад ушла в подвал, за картошкой. Мы с ней вместе выходили, я в
институт шла, у нас сегодня занятия с трех часов. Может, – говорит, – она ключ
от квартиры забыла или потеряла и сидит теперь у какой-нибудь соседки? Но тогда
почему не позвонила тебе или мне на мобильный?» – «Откуда я знаю, – говорю, –
почему она не позвонила? Ладно, – говорю, – схожу я в подвал и посмотрю, что
там и как. Может, дверь изнутри захлопнулась или еще что…» Но это я говорил
скорее для того, чтобы Галю успокоить. Она в тот несчастный подвал никогда не
ходила и знать не знала, какие там замки. А я знал: нечему там было
захлопываться, надо было замок навешивать, чтобы дверь запереть. Я уже словно
чувствовал, что увижу, что найду…
– А вас не…
– Ну, продолжайте.
– Нет, извините, это дурацкий, бестактный вопрос.
– Да, конечно, но я все прошел.
– Что?
– Я просто отвечаю на ваш дурацкий и бестактный вопрос. Вы
ведь хотели спросить, не подозревали ли меня в убийстве Ларисы? Да, я прошел
этим тернистым путем… Когда я вызвал к Ларисе «Скорую», они вызвали милицию, а
те первым делом повязали вашего покорного слугу и под белы рученьки поволокли в
узилище… Лариса умерла, как сочли эксперты, за час до моего появления, однако
от меня требовали удостоверить свое алиби на то время. А я не мог этого
сделать!
– Почему? Алиби не имелось?
– Имелось оно, но человек, который его мог
засвидетельствовать… Дело в том, что я находился… у любовницы.
– У Юли, да?
– Нет, в то время я встречался с другой женщиной. Она была
замужем, и я не мог назвать ее имя. Причем не только потому, что не хотелось
подставлять ее, ломать ее жизнь. Если бы я признался в том, что был с
любовницей, я бы самого себя подставил совершенно определенно, без всяких
сомнений. И без того некоторые соседи сочли долгом сообщить, что жили мы с
женой, мягко говоря, не дружно. Одна наша соседка, старая стерва, лезла
буквально во все дела, когда надо или не надо… А Лариса была женщина…
эмоциональная, скажем так. Я-то не слишком люблю выяснять отношения…
– Я тоже.
