Девушка сняла ночную рубашку и чулки, которые так хорошо
согрели ноги. И огорченно нахмурилась: оказывается, ночью она в темноте
натянула чулки той бабульки из Дубёнок, заветные, которые следовало надеть
перед свадьбой! Ольга совершенно забыла о них. Благодаря этим чулкам Ольга
должна родить здоровых детей. Интересно, а их волшебная сила не утратится
теперь, если они были надеты, так сказать, всуе?
А вдруг утратится?!
С расстройства Ольга снова всплакнула. Но тут же
встрепенулась – она ведь так и не сходила в церковь, как обещала той старушке в
Дубёнках, уехала из Энска на СТС «Александр Бородин». Вот– вот, сейчас же в
часовню матушки Варвары…
Тетя Люба почуяла что-то неладное, увидев следы слез на лице
племянницы, и с утра пораньше подступила с расспросами и разговорами, но у Ольги
не было сил на беседы. Удрала, просто удрала из дому, забыв заправить постель,
почти не позавтракав, кое-как одевшись, удрала, пряча в кармане голую руку.
Рукавичку-то она все же посеяла невесть где в тот страшный вечер. Искала потом
в подворотне, но не нашла, – так и бегала в одной рукавичке, прячась от тети
Любы, будто провинившаяся девчонка.
А вот и часовня матушки Варвары. Стены и тяжелая дверь до
половины заметены сугробами, которые уже почернели, подтаяли, осели, но еще
держатся. Ольга обошла церковку, чтобы не увидели ее прохожие, подкралась со
стороны чьего-то двора (ужасно мрачно смотрели на нее разбитые полуподвальные
окна, остатки стекол мерцали, словно полные слез глаза), наконец-то подобралась
к самой стене и даже ухитрилась коснуться кирпича рукой. Закрыла глаза и
принялась советоваться .
Сначала пыталась молиться, но молитв она толком не знала.
Так, набор слов, вот этот набор слов она прилежно и произнесла. Потом просто
какая-то сумятица началась, схожая с ночной, однако, когда Ольга отдернула
настывшую ладонь от заледенелой стены, ее охватило странное спокойствие.
Непостижимым образом были даны ответы на все вопросы, словно чей-то тихий голос
– женщины какой-то! – в ухо нашептал.
Нет, конечно, Ольга по-прежнему не знала, кто стрелял в
Полякова. Но она знала теперь, кто такой Поляков – для нее, для Ольги. Ей
по-прежнему было страшновато – но спокойно. Она смирилась с неизбежным, как
человек смиряется с неизбежностью смерти. Может быть, было странно сравнивать
любовь со смертью, но, с другой стороны, размышляла Ольга, с чем же ее еще
сравнивать? Не с чем, вот так как-то получается…
Окольным путем, через Ошару и Грузинскую, чтобы не проходить
мимо своего дома, Ольга добралась до госпиталя. В госпитале ей совершенно
нечего было делать. То есть работа, конечно, всегда найдется, а вот о том, что
она имела право явиться на работу только после обеда, Ольга предпочитала не
думать. Она спустилась в подвал, в раздевалку, сняла пальто, платье, повесила в
свой шкафчик, надела легкое платьишко, которое обычно носила под больничным
халатом, переобулась в старые босоножки – и только тут спохватилась, что забыла
портфель с чистым халатом.
Другие два халата она вчера тоже унесла домой, в стирку.
Надеть было нечего. Вернуться, что ли?
Но стоило только представить, что она увидит Полякова не
через пять минут, а через час, причем самое малое (пока до дому, пока там, пока
обратно!), как Ольга чуть не расплакалась и принялась шарить по шкафчикам.
Вдруг найдется чей-то сменный халат?
Нашлось даже три. Один был Земфирин – длинный, узкий,
застиранный до противности. Второй – халат тети Фаи, широкий и короткий. Третий
оказался ладненький, аккуратненький, подкрахмаленный, и если коротковатый для
Ольги, то лишь самую чуточку, – халат Вали Евсеевой. Валька, правда, сегодня на
дежурстве, но, может, она не заметит, что Ольга надела ее халат? Опасно, конечно:
если заметит, такую жуткую сцену закатит…
Ладно, можно вот что сделать: надеть халат, пройти в палату
к Полякову, что-нибудь там поделать, заглянуть за его занавеску… Может,
повезет, он будет спать, и Ольга на него наглядится… Хотя нет, если Поляков будет
спать, она не увидит его глаз, а ей нужно было, до смерти нужно было заглянуть
в его глаза!
Девушка надела Валин халат, сунула в карман свой платок и
пошла к лестнице на этажи, думая о том, что через пять минут увидит Полякова.
Однако Полякова она не увидела. И даже из подвала не успела
подняться. Чих на нее напал неудержимо, налетел, как шквал. Ольга припала к
перилам, мучительно чихала и никак не могла остановиться. Из глаз потекли
слезы. Нос, конечно, сделался красный и распух, виски ломило невыносимо.
Да что случилось-то? Что за напасть?!
«Валька… – подумала Ольга, чихая и плача, терзая нос и глаза
платком, – это все Валька… Она меня так ненавидит, что ее ненависть даже через
халат передается! Колдовство какое-то!»
На ее лицо теперь лучше не смотреть. Надо поскорей снять
проклятый халат и умыться. Надеть тети Фаин, что ли. Или сразу домой? Все равно
к Полякову с такой физиономией идти нельзя. Лучше сразу застрелиться!
Ольга вернулась в раздевалку, сняла ужасный халат и с
отвращением повесила его назад, в Валентинин шкафчик. Сразу стало легче,
честное слово! Она выдернула из кармана халата свой платок, вытерла нос – и
снова начала чихать, как заколдованная!
Что происходит, а? Платок-то свой, родимый! Какое низкое
коварство, какое предательство с его стороны!
Ольга с возмущением посмотрела на платок сквозь слезы – и
удивилась. На белоснежной мягкой ткани отчетливо была видна желто-зеленая, даже
капельку коричневатая пыль.
Батюшки-светы!.. Да ведь это горчица! Порошок горчицы! Ольга
не могла выносить ни ее вкуса, ни запаха. Иногда она даже радовалась, что
просто санитарка, которой не надо делать никаких процедур больным и раненым, а
прежде всего – ставить горчичники, если кто-то простывал. На счастье,
горчичники применялись в военном госпитале редко. Здесь почему-то никто не
страдал от простуд, даже те, кто в одном больничном халате сбегал в самоволку.
Так вот почему Ольга чихала!
Дело и впрямь в Валькином халате.
Девушка побежала к умывальнику, застирала платочек и
повесила его на раскаленную трубу отопления. Через пять минут будет сухой,
котельная в госпитале работала отменно. А пока принялась плескать в лицо
холодной водой, надеясь, что распухший нос немножко уменьшится в размерах, да и
глаза откроются пошире.
«Интересно, почему у Вальки оказался в кармане горчичный
порошок, – удивлялась Ольга. – Если она ставила кому-то из раненых горчичники,
почему носила их в кармане? Да и некому было горчичники-то ставить, что за
ерунда?»
А впрочем, может быть, кто-то простыл, Ольга просто не
знает.
