– Ко мне пришла женщина по имени Любовь Гордеевна Русанова.
Ваша тетка, – сказал Храмов. – Она уверяла меня, что Егор Поляков на самом деле
сын Георгия Смольникова, который накануне войны 14-го года был в Энске начальником
сыскного отдела. Вы что-нибудь знаете об этом?
– Она с ума сошла… – пробормотала Ольга. – Сошла с ума.
– А я ей поверил. Поверил и поехал… поговорить с ним. Вы
понимаете, что, если бы не ее донос, я не оказался бы здесь? И тогда этот человек
убил бы вас?
– Я ей никогда не прощу, – выдохнула Ольга. – Если бы не
она, Петр убил бы и меня. Я была бы с ним! Зачем вы приехали?!
Храмов молчал, опустив голову. Потом сказал, не глядя на
Ольгу:
– Сейчас зима. А потом наступит весна. Так бывает всегда.
Всегда!
Ольга снова опустилась на пол и прижалась щекой к щеке
мертвого Георгия.
Эпилог из 1945 года
Александра пошла с вокзала пешком. У нее совсем не было
денег, но даже если бы и были, она бы все равно не поехала в трамвае.
Стеснялась. Конечно, лагерный запах изрядно повыветрился за время пути, да и,
если честно, народ кругом не слишком-то косился на ее лохмотья – все были одеты
очень плохо, бедно, убого, – а все же… К тому же она все еще побаивалась
скоплений народа. В поезде, сказать по правде, замучилась. Ну и решила
пройтись. За час дойдет – разве это долго? Разве трудно?
Она шла гораздо дольше, чем час, потому что беспрестанно
останавливалась, не могла насмотреться на Волгу, на стены кремля, так
великолепно вздымавшиеся на Откосе, на зазеленевшие склоны съездов. Весна
выдалась такая ранняя, такая дружная! Проклюнулась трава, и желтели головки
одуванчиков, и небо было такое ясное, просторное, в прекрасных, чистых, белых
облаках. Ветер тепло-тепло трогал лицо, губы…
Там, где начинался Похвалинский съезд, Александра несколько
минут постояла в раздумье, как идти домой. Хотелось и мимо кремля пройти, и по
Свердловке. Потом все же поднялась через Лыкову дамбу и вышла на главную улицу
около Дома культуры. Она снова помедлила, любуясь прекрасным старинным зданием
с колоннами. Вот здесь Сашенька Русанова когда-то стояла перед распорядителем
бала, который придирчиво оглядывал ее декольте, а Варя Савельева, заливаясь
слезами, была вынуждена уехать домой в своем прелестном платье с сеточкой,
прикрывавшей грудь. А вот здесь был цветочный магазин! Сашенька, которая хотела
подарить цветы Игорю Вознесенскому в честь концерта в Народном доме, побоялась
зайти в магазин, ведь приказчица была приятельницей ее тетушки Оли, Олимпиады
Николаевны, и цветы ей принесла Тамара Салтыкова – несколько веточек красной
герани. Ей так и не удалось отдать цветы Игорю – помешала Клара.
Клара… Жива ли она? Жив ли отец?
Александра узнает об этом уже через несколько минут.
Стоило подумать о семье, как не стало сил медлить.
Александра заспешила, но так устали ноги, что она уже еле шла и все время
страшно боялась, не пристал бы который-нибудь из многочисленных милиционеров с
проверкой документов. Конечно, у нее все в порядке, но люди-то разные, не дай
бог, найдется подозрительная сволочь, прицепится…
Ох, площадь Минина… У Александры стиснулось восторгом
сердце. Как хорошо, что ее переименовали из Советской! Конечно, прежнее
название, Благовещенская, не вернут. Это раньше мир перевернется! Но в честь
Минина – тоже хорошее название. И памятник поставили… А фонтан, фонтан,
переживший десятилетия! Он на месте! Он работает летом?
«Я это увижу!» – сказала себе Александра радостно, но тут же
забыла обо всем, потому что впереди показался поворот на Варварку. Она
перебежала улицу и уставилась на вход в подворотню. Несколько шагов… и она
дома. С весны 37-го года она не была здесь.
Оглянулась на прекрасное, благородных пропорций здание
библиотеки – бывшего Дворянского института. Какой-то высокий летчик стоял у
входа и смотрел на ту подворотню, в которую предстояло войти Александре. Он
явно кого-то ждал.
Почему-то Александре стало неловко пройти под его взглядом.
Лицо летчика показалось смутно знакомым, только она никак не могла его
вспомнить.
Да что ей этот летчик? Сколько можно стоять? Вдруг он тут
еще час проторчит, а у нее больше нет никаких сил, так хочется скорей оказаться
дома!
Александра чуть ли не бегом одолела подворотню и замерла,
очутившись во дворе. В палисаднике торчали светло-коричневые ветви малины, уже
поднятой и распрямленной. Смородина покрылась округлыми почками, и сирень
выбросила лист, да как буйно! Ох, сколько ее будет! И соловьи, соловьи оплетут
эти ветви своими трелями! И яблоня расцветет! Но и сейчас хорошо. Вся земля в
зеленой травке, и полным-полно маргариток и примул, когда-то высаженных еще
тетей Олей. Ничто их не берет, они вечны, как весна!
«А мои герани, интересно, живы?» – подумала Александра,
поднимая глаза к окнам, но за занавесками ничего нельзя было разглядеть.
Дверь подъезда открылась, появился какой-то дедок в
кацавейке, с ребенком на руках. Мальчику было на вид чуть больше года. Смешное
пальтишко, а темноволосая голова покрыта легкой шапочкой. Ну и правильно, тепло
на улице, зачем детей кутать.
– Вы к кому? – спросил дед, завидев Александру. – Кого-то
ищете?
Поставил мальчика на дорожку:
– Ну, беги к песочнице!
Тот старательно заковылял.
Старик сделал шаг к Александре, вгляделся – и всплеснул
руками:
– Сашенька, ты?!
Это был нижний жилец – Северьян Прокопьевич Шумилов. Как
постарел… Она тоже не помолодела, конечно, а все же он ее узнал!
Обнялись.
– Вернулась, да? – беспрестанно спрашивал Шумилов,
поглаживая Александру по плечам. – Вернулась, да?
– Вернулась, вернулась, – мелко целовала его в щеку
Александра. – Как вы поживаете? Как дети?
– Да все по-прежнему, мы с моей старухой живы пока, дочки
работают, сыновья воюют. Я застариковал, да вот в няньки, видишь, определился…
– Он кивком указал на песочницу, где уже вовсю орудовал лопаткой темноволосый
мальчишечка.
– Чудный какой парень, – от души сказала Александра. – Это
чей же? Глеба? Олега? Тони? Киры?
Она гордилась тем, что помнила имена всех детей Шумилова.
Однако тот уставился так странно… Неужели все же перепутала кого-то?
– Ты что, Сашенька? – сказал Шумилов озадаченно. – Это ж не
наш внучек, это ж Олечкин сыночек.
– Как Олечкин?
