Беда – один из них вскоре умер. Варвара Савельевна привела
заместителя начальника госпиталя, Светлану Федоровну Стахееву, разместившуюся в
соседней хате и носившую на перевязи раненую руку, и показала ей своего
несчастного подопечного, а заодно и второго, оставшегося в живых. Звали его
Петр Славин, и он очень беспокоился о своих документах, надеялся, что Светлана
Федоровна скажет, где его солдатская книжка. А что она могла сказать? Ничего,
кроме того, что все документы, и не только его, сгорели вместе с каютой майора
Метелицы. В каюту при обстреле попал снаряд, а тушить огонь было некогда.
Невозможно было этим заниматься, когда и так все вокруг пылало и пули свистели
со всех сторон.
– Значит, моя санитарная книжка тоже сгорела, – с тоской
проговорила Ольга, когда Светлана Федоровна зашла к ней и рассказала о
разговоре с раненым. – Значит, я теперь тоже без документов.
– Все мы без документов, – невесело кивнула Светлана
Федоровна. – Все как один, кто с нашего СТС спасся. Да ничего, не горюй. Вместе
будем восстанавливать наши бумаги.
Ольга отвела глаза. Какой кошмар ей предстоит… Опять идти в
военкомат, возиться с характеристиками, хлопотать… Опять заполнять анкеты и
отвечать на вопросы об отце и маме. И писать: «Александра Константиновна
Аксакова находится в заключении, осуждена по 58-й статье…»
– Скажи спасибо, что жива, дурочка, – сердито пробормотала
Варвара Савельевна, глядя на ее унылое лицо. – Вот была бы радость твоей маме,
кабы ей бумаги твои пришли вместо тебя, а тебя взяла бы та же волжская волна,
что других приняла… Или еще раньше снарядом бы тебя в клочья разорвало… Небось
похлопочешь о документах, велика ли беда! Зато мамочка твоя тебя расцелует
накрепко.
И тут же, увидев, как у Ольги задрожало лицо, насторожилась:
– Жива она, твоя мама? Или нет?
– Думаю, что жива, – со вздохом проговорила Ольга. – Я… я не
знаю.
– Как так? – удивилась Варвара Савельевна, но тотчас же
покивала понимающе: – А, ну ясно. Вот, значит, как оно сложилось… И за что ее?
Ольга дернула плечом – как рассказать? И решила ответить
уклончиво:
– Ну, за что всех, за то и ее.
– Ясно, – повторила Варвара Савельевна понимающе. – Ни за
что, значит.
– Выходит, так, – согласилась Ольга, поглядывая на нее
исподлобья.
К Варваре Савельевне она относилась как-то… странно.
Двойственно, проще сказать. Одновременно испытывала к ней полное доверие – и в
то же время чувствовала глубоко спрятанную враждебность. Похоже было, что и
хозяйка относилась к гостье совершенно так же. На самоотверженную заботливость
Варвары Савельевны пожаловаться было невозможно, а все же… нет, не объяснить,
почему Ольге казалось, будто Варвара Савельевна расспрашивает о судьбе Ольгиной
матери с оттенком некоего злорадства.
Глупости, конечно.
– А отец у тебя жив?
– Нет, он еще в Гражданскую погиб, – ответила Ольга так, как
отвечала всем и всегда, не вдаваясь в детали, на чьей стороне сражался тогда
Дмитрий Аксаков. От нее самой правду долго скрывали, но потом тетя Люба
проговорилась, что он был, конечно, в рядах белых. То ли погиб, то ли бежал за
границу – бог его ведает. Однако Ольга продолжала всем говорить, будто отец
погиб. Вот еще, не хватало страдать за грехи человека, которого ты видела
только совсем маленькой и даже не помнишь!
– А ты на кого похожа, на отца или на маму? – внезапно
спросила Варвара Савельевна, вглядываясь в ее лицо.
– Говорят, на отца, – сказала Ольга. – Только глаза
неизвестно в кого карие.
– Да, глаза у тебя и впрямь ни в мать, ни в отца, –
согласилась Варвара Савельевна.
– Откуда вы знаете? – насторожилась Ольга.
– Так ведь ты сама сказала, что глаза неизвестно в кого, –
пожала та плечами как ни в чем не бывало, но твердые губы чуть дрогнули в
улыбке, и Ольга подумала, что хозяйка слишком хитра для нее и хорошо бы
поскорей окрепнуть и отправиться домой.
Но все-таки как же она теперь… без документов?!
И вот произошло чудо. Мазуровские мальчишки, отличные
пловцы, добрались до наполовину затонувшего парохода (он осел кормой на
мелководье, а носовая часть торчала над водой) и пробрались по каютам. И в
одной из них – конечно, это была каюта Серафимы Серафимовны! – нашли штук
двадцать полуобгорелых, полуразмокших в воде солдатских и санитарных книжек. От
некоторых остались вообще одни клочья, другие выглядели вполне прилично. И
среди них были документы Ольги Аксаковой!
Она чуть не заплакала от радости, схватив несколько сшитых
под бумажной обложкой желтых листков величиной в четверть школьной тетрадки.
Паспорт остался в госпитале, она могла вернуть его только в обмен на эту
книжку. Нет, ну правда, как бы Ольга восстановила ее? Новый военный билет
солдату получить куда легче, чем документ вольнонаемному сотруднику!
Теперь на нее и других немногочисленных счастливчиков все
смотрели с завистью.
Спасенные пассажиры и матросы «Александра Бородина» слегка
оправились и стали искать способы покинуть Мазуровку. Светлана Федоровна
добралась до железнодорожной станции и дозвонилась до Энска и Саратова. Из
Энска было получено предписание отправить раненых в Камышин, а мобилизованному
персоналу сопровождать их. Оставшимся в живых членам команды «Александра
Бородина» надлежало вернуться в Энск. Светлана Федоровна сообщила, что почти ни
у кого нет документов. Ей ответили, что на станции есть отделение милиции, где
всем выпишут временные справки, удостоверяющие личность. В Камышине и Энске с
этими справками нужно будет явиться в военкомат.
Светлана Федоровна только головой покачала, однако и ей, и
всем другим ее товарищам по несчастью ничего не оставалось делать, как только
приготовиться к военно-бюрократическим мытарствам.
Из Камышина обещали прислать узкоколейный состав для
погрузки раненых. Разумней было бы перевезти их рекой, однако плавсредств
сейчас свободных не было, кроме того, над Волгой беспрестанно шныряли «Юнкерсы»
и «мессеры», которые бомбили и обстреливали все подряд. Сушей выходило
спокойней… Назначено было время, к которому всех надлежало перевезти на станцию
и ждать отправления. Ждать предстояло еще три дня, а люди между тем продолжали
умирать, лишенные медикаментов, нуждающиеся в срочных операциях. Многие просто не
смогли пережить потрясения, которое испытали, когда спасались с парохода. В
самом деле – все силы ушли на спасение от смерти, однако на жизнь их уже не
осталось.
