– Господи, совсем забыл! – стал извиняться Турецкий.
– Ничего, рука стерпит, а вот рукав болит: видишь, я его заклеил.
– Извини, пожалуйста! Больно?
– Глупости, царапнуло осколком, пару швов наложили, только и всего.
– Ну, садись, рассказывай, как и что?
Вячеслав коротко изложил все то, что ему пришлось узнать и пережить в Ставрополье, ничего не стал приукрашивать, признался, что потеря Тамары оказалась для него серьезной душевной травмой.
– А ты что тут без меня накопал?
– Долго рассказывать, но я выберу для тебя время. А мужики твои – настоящее золото. Отличные помощники.
Зазвонил телефон. Турецкий подхватил трубку, узнал голос Савельева, спросил:
– Какие новости, Степан Макарович?
– Договорились о встрече в пять вечера у кафе «Пингвин» на проспекте Мира. Он сядет ко мне в машину. Мы обменяемся товаром. Но у меня нет таких денег. Я не знаю, как быть.
Турецкий взглянул на часы и сказал:
– К четырем я подошлю оперативников с необходимым реквизитом. Во время встречи не волнуйтесь, ничего не бойтесь, у нас люди опытные, они вас подстрахуют. Шантажиста возьмут.
– А может, его лучше не трогать?
– А если завтра этот господин подарит копию видеокассеты вашей жене или заявится в ваш дом с автоматом Калашникова? Боюсь, что тогда помощь может опоздать.
– Пожалуй, вы правы, Александр Борисович. Поступайте так, как считаете нужным.
Турецкий положил трубку, спросил Грязнова:
– Надеюсь, ты уже понял, о чем мы беседовали с заместителем министра финансов Савельевым?
– Шантаж по поводу видеозаписи?
– Именно.
– Давай я поеду?
– Нет, Славка, об этом не может быть и речи. У тебя ранение, вали-ка домой, отдохни с дороги, отлежись. А я попозже позвоню тебе и, может, заеду.
– Какой отдых? У меня душа не на месте!
– А вдруг там опять будет перестрелка? Нет, раз у тебя пошла черная полоса в жизни, не лезь в горячие точки.
– Теоретически, Саня, ты, возможно, и прав, но я подозреваю: ты боишься, что мое невезение может перейти на тебя. Верно?
– Не городи ерунду. Такие предрассудки не для меня. Но ты тем не менее отправляйся домой.
Турецкому было жаль друга, однако он понимал, что Грязнову надо перестрадать, переболеть неожиданным в его возрасте любовным недугом, иного выхода из этой ситуации нет.
…Лучший кадр Грязнова – начальник второго отдела МУРа Владимир Михайлович Яковлев и Николай Саватеев приехали к кафе «Пингвин» за полчаса до встречи, сели за стол, взяли по бутылке пива, пили, тихо беседуя, и при этом внимательно наблюдали за присутствующими. Шантажист мог находиться как среди посетителей кафе, так и среди прохожих на улице.
Они прикинули примерный психологический портрет шантажиста: молодой человек лет двадцати восьми – тридцать пяти, с виду интеллигентный, не работающий, желающий вдруг разбогатеть, словом, – мечтатель, романтик, возможно, комплексующий по поводу своей профессиональной несостоятельности.
Савельев примчался на место встречи минут на пять раньше назначенного срока, остановил машину напротив кафе и теперь нетерпеливо оглядывался, поджидая шантажиста. Рядом с ним на сиденье лежал небольшой черный кейс, в котором уютно расположились десять тонких пачек стодолларовых купюр. А по сути это были «куклы», сработанные опытными криминалистами из ЭКУ ГУВД.
Муровцы не спеша вышли на улицу, остановились в десятке шагов от машины Савельева, заговорили о футболе. Яковлев первым вычислил нервное, измотанное лицо шантажиста среди равнодушно-озабоченной толпы и издали незаметно стал сопровождать его взглядом.
Мужчина был в длинном черном пальто, без головного убора. Узкое правильное лицо, длинные бакенбарды, напряженно сжатый рот, и вся фигура, высокая и худощавая, напряжена, словно в ожидании удара.
Шантажист подошел к машине, оглянулся, сел рядом с Савельевым, передал ему кассету, принял кейс с деньгами, приоткрыл крышку, заглянул внутрь, остался доволен. Выходя из машины, хлопнул дверцей. И тут же его схватили, кисти рук его оказались в наручниках, а чемоданчик с деньгами – у одного из нападавших. В мгновение ока его затолкали в стоящую впереди машину.
– Кто вы? – облизывая пересохшие от волнения губы, выдавил наконец шантажист.
– Московский уголовный розыск, – ответил Яковлев. – А вы кто, позвольте узнать?
– Виталий Пыхтин.
– Очень приятно, вот и познакомились.
– А куда вы меня везете?
– В тюрьму. Вы шантажировали человека, взяли у него деньги, куда же вас теперь? Может, на курорт прикажете? У вас остались еще копии кассеты?
– Да, да, – охотно закивал Пыхтин.
– Хорошо. Поедем заберем ваши копии, вы нам все покажете и расскажете. Какие теперь между нами могут быть секреты?
– Но они у меня на даче.
– Что ж, поедем на дачу. Вы понимаете, чтобы разговор получился более сердечным, так сказать, нам необходимо как можно больше знать о вас.
– Предъявите, пожалуйста, документы, – неожиданно попросил Пыхтин.
– А вы перестраховщик! – улыбнулся Яковлев, сидевший рядом с водителем. Показал свое удостоверение, не поворачивая к арестованному лица.
– Не в том дело, сейчас разных акул хватает, охота может быть двойная и тройная.
– Показывайте дорогу, Пыхтин, – приказал Яковлев.
– Восемьдесят седьмой километр Ярославского шоссе, потом поворот направо и рядом дачный поселок.
Они помчались по вечерней Москве, холодной и грязной. Фонари и светящиеся окна почему-то словно настораживали. Это было чужое свечение, греют, пожалуй, только свои окна, когда тебя за ними кто-то ждет.
Примерно час понадобился для того, чтобы выбраться из Москвы, столько же добирались и до дачи Пыхтина.
– А вы богатый господин, дача у вас прекрасная, – сказал Яковлев, разглядывая двухэтажное строение, освещенное бледным светом фонаря.
– Это не моя дача, а приятеля. Он уехал в Англию, оставил ключи, просил присмотреть.
После теплого салона машины здесь, в Подмосковье, ощутимо чувствовался морозец.
Пыхтин отпер дверь, включил в коридоре свет, пропустил гостей в помещение. Отделанная желтой вагонкой гостиная была обставлена мебелью, плетенной из лозы, и показалась наполненной солнцем. Почудилось, что здесь даже пахло смолой.
Кассеты лежали на столе, их было пять штук.
– Может, сейчас и посмотрим? – предложил Яковлев.
– У меня видеомагнитофон не работает. Я здесь редко бываю, примерно раз в месяц.
