— Что это придумали, проклятые? — удивился Марек. — Не к добру это, пан Збигнев, спаси нас Матка Бозка Ченстоховска.
— Не бойтесь вы так, — перекрестившись, ответил Жепа. — Ничего нам большевики не сделают, англичан и американцев побоятся.
— Ну да, в тридцать девятом не побоялись, а сейчас испугаются, — ворча на ходу, Марек поспешил к плацу у здания канцелярии вслед за торопящимся Збигневом. Они оказались на месте одними из первых и сейчас с удивлением рассматривали стоящих у крыльца незнакомых высокопоставленных энкавэдэшников. Один из них развернулся и что-то сказал стоящему на крыльце сержанту. Тот, козырнув, скрылся за дверью. Пока сержант отсутствовал, на плацу собрались все польские обитатели лагеря. Последними, не торопясь, подошли полковник Саский и майоры Блянк и Сокул-Шохин, старшие из офицеров лагеря.
— Господа, — неожиданное обращение заставило всех насторожиться. Что еще придумали эти русские? — Некоторые из вас со мной знакомы, остальным представляюсь: лейтенант госбезопасности Хохлов, заместитель начальника управления по делам военнопленных НКВД СССР. Советское правительство уполномочило меня довести до вас, что территория современного СССР по неизвестным пока причинам перенеслась в будущее на семьдесят лет вперед. Сейчас за пределами советских границ две тысячи десятый год. Война с фашистами давно закончена, Польская Республика восстановлена и получила часть земель разбитой в сорок пятом году Германии. СССР и Польская Республика не находятся ныне в состоянии войны. Поэтому Советское правительство готово, руководствуясь принципами добрососедства и гуманизма, вернуть вас на родину. Но вы должны осознать, что за границами СССР прошло более полувека, и вы попадете в совершенно другую страну, к своим потомкам, которые могут быть и не готовы вас видеть. Поэтому наше правительство предлагает всем, кто желает, остаться в Советском Союзе и продолжить службу в рядах Вооруженных сил СССР или работу по специальности на предприятиях промышленности. Желающие могут ознакомиться с условиями принятия гражданства СССР в канцелярии лагеря.
Поляки молча выслушали речь лейтенанта, не прерывая ее даже шепотом. Только она закончилась, как вышедшие из-за спины Хохлова сержант и несколько солдат подошли к полякам и стали раздавать отпечатанные на великолепной мелованной бумаге, с цветными фотографиями, журналы на польском языке. Потрясенные поляки разглядывали полуобнаженную красавицу на обложке и так же молча расходились, унося с собой журналы…
Знал бы Томек, закупавший по просьбе своего приятеля Василия целый грузовик развлекательных журналов, для чего они понадобились, наверное, отказался бы эту просьбу выполнять.
Федеративная Республика Германия, г. Вюрцбург.
Степан Андреевич Брусникин, пенсионер.
Семья в полном составе собиралась редко. Изредка заскакивали дети. Их появление больше смахивало на визиты вежливости, чем на искреннее желание проведать родителей. Еще реже видели в доме внуков. Как ни странно, самым частым гостем был правнук Федька, шестнадцатилетний оболтус, недавно обзаведшийся мотоциклом. Приезжал скорее всего не столько ради общения с «ургросфатером», сколько ради хвастовства. В этом возрасте доставляет удовольствие хвастаться свободой. Но ведь не мотался же по сборищам мотоциклистов. Как их там, байкеры? Или моторадфареры? Не гонял по автобанам, пристроив сзади белокурую соплюшку. А наведывался к старикам. Хотя и мотался, и гонял, и соплюшки присутствовали. Но ведь и наведывался. Одно другому не мешает. Мы же знаем…
Правнук вел себя совершенно по-русски. Врывался в дом без предварительного, за неделю, созвона с договоренностями, влетал без звонка и стука, бросал: «Здорово, дедуля!» — и проводил час, два или три, налегая на бабушкины оладьи с магазинной сметаной. И сколько гостил, по-немецки ни слова. Знал, что прадед этого не любит.
Сегодня собрались все. Приехал сын с женой, ставшей солидной матроной, дочь, обе внучки, Ирина Сергеевна с мужем, а Оленька без своего хахаля, зато с маленьким Геной. И Федька, конечно, как без этого оболтуса-то! Отсутствию внучатого зятя Степан Андреевич не расстроился. С самого первого знакомства чванливый немец стоял поперек горла. А когда всплыло, что дед Генриха служил в СС и погиб на Восточном фронте, отношения испортились окончательно. Муж Ольги к русским относился нормально, но дедом искренне гордился. А Степан Андреевич эсэсовцев ненавидел. Кто-то из таких убил Андрея Брусникина. Мог бы стрелять и в Степана, но того по малолетству на войну не взяли. А потому старик Генриха терпеть не мог. Да тот и сам не стремился к налаживанию мостов к угрюмому старику. Даже сегодня, на восьмидесятилетие, не приехал. И слава богу!
Стол накрыли по-русски, с винегретом и оливье, с отдельной подачей горячего. И пили сегодня только водку, из уважения к юбиляру, хотя Сергей и морщился украдкой. Разговор, как обычно, шел обо всем и ни о чем, без особых ухабов перетекая с темы на тему. Говорили по-русски. Не из-за того, что кто-то не знал немецкого, просто такой порядок завел у себя Степан Андреевич.
— А, кстати, — ни с того ни с сего, сказал Федька, — Сталин объявил, что граждане СНГ и эмигранты могут получить советское гражданство. Если вернутся в Россию.
— Фридрих! — возмутилась Ирина, словно сын сказал что-то неприличное.
— Нашли дураков! — фыркнул Сергей. — В коммуналки с общим туалетом и кухней на восемь семей зовут! И «палочки» вместо зарплаты!
— Положим, — возмутился Степан Андреевич, — ты никогда не жил в коммуналке! И зарплату получал исправно. И неплохую!
— Зато вы с мамой жили! — начал заводиться сын. — Или это на мою беременную жену бросилась с ножом пьяная соседка?
— Фира была не пьяная. Сошла с ума, — не повышая голоса, сказал Степан Андреевич. — С ума сходят в любой стране. Даже в твоей любимой Америке.
— В любой стране люди имеют отдельные квартиры, а не ютятся в комнатушках! — поддержала мужа Анна, единственная, чье имя одинаково звучало что в русском, что в немецком варианте. — И чокнутая дура не бросается на беременную соседку. Просто не имеет возможности.
— Коммунисты считают, — с авторитетным видом заявил Куно, — что вы сейчас все бросите и поедете в Россию.
— Ага, счас! — возмутилась Оля. — Дружными рядами, в колонну по четыре под кумачовыми транспарантами помаршируем. Мой Генрих вообще не понимает, почему СССР до сих пор не забросали атомными бомбами. Терпеть режим, признанный судом преступным…
— Это каким таким судом? — поинтересовался Степан Андреевич, пока не повышая голоса. Хотя, хотелось. Ой, как хотелось врезать кулаком по столу, чтобы посуда попадала. И чтобы не звучали в его доме родные голоса, больше похожие сейчас на голоса врагов…
— Не помню, слышала где-то. Или читала в журнале, — отмахнулась внучка. — Да и неважно. Это же всем известно! В СССР тоталитарное общество. Неужели найдутся идиоты, которые бросят все и отправятся «спасать родину»? Ведь коммуналки — это еще не худший вариант. Будет же проверка благонадежности. И прямо с границы эшелонами в Сибирь! В лагеря! Они что, думают, все забыли про НКВД?
