— Та ты чого, батьку, я ж против й слова не казав?
— Казав не казав! А ну кыдай цигарку, досыть вже! Смолышь, як той эшелон!
г. Лондон. Аэропорт Хитроу.
Первушин Андрей Иванович, предприниматель.
Правильно говорил Мюллер, что верить нельзя никому! На неделю уехал — Родину подменили! Ни на кого нельзя положиться! Андрей пока не мог сказать, хорошо это или плохо, и понравится ли ему сталинский СССР. Еще не определился. По правде говоря, он и брежневского-то особо не помнил. Но первым делом, как только вышел «Указ о гражданстве», съездил в бывшее посольство РФ. Жизнь вне родного Урюпинска Первушин не представлял. Вроде и не держало там ничего, родителей не знал, женой и детьми не обзавелся. Не по детдомовским же стенам скучать или по «друзьям»-собутыльникам? Но вот категорически не тянуло на ПМЖ не только в Берлин или Париж, но даже в Москву и Волгоград, который теперь снова Сталинград.
Сначала хотел отпуск все же отгулять. Еще неделю назад Андрей всем сердцем рвался в Англию. С детства горел желанием прогуляться по Даунинг-стрит, съездить в Вестминстерское аббатство, полюбоваться на Тауэр с одноименного моста, плюнуть в Темзу… Своими глазами увидеть Биг-Бен. И в Стоунхендж сгонять, в конце-то концов! И никуда не уезжать до конца июля! Категорически! Отпуск же! Первый за семь лет. И неизвестно, когда будет следующий.
Но сейчас Первушин стремился как можно быстрее покинуть туманный Альбион. Английская столица разом потеряла свою прелесть. Достопримечательности не вызывали ни малейшего интереса. Все мелочи терялись в сравнении с происходящим на родине, и Андрей сразу по получении документов в посольстве (надо же! Уже бюрократию организовали!) купил билет на ближайший рейс в Варшаву. С СССР прямого сообщения пока не было.
«Матюгальник» под потолком объявил номер рейса. Андрей поднялся, накинул на спину рюкзачок, подхватил кейс с ноутбуком и подошел к стойке паспортного контроля.
Миловидная девушка, затянутая в отлично сидящую форму, при виде симпатичного парня расцвела в улыбке. Однако мимолетный взгляд на паспорт стер любые проявления дружелюбия.
— Эндрю Первусшин? — спросила местная «пограничница» ледяным тоном, с трудом выговорив сложное в произношении имя.
— Да. С утра точно им был.
— Вы гражданин России?
— Я снова гражданин Советского Союза, — твердо сказал Первушин, уже начиная подозревать нехорошее.
— Прошу прощения, но я не могу допустить вашу посадку в самолет.
Это еще что за фокусы? Никакого криминала Андрей за собой не помнил.
— На каком основании?
— Решением Верховного суда и Правительства Ее Величества, поддержанного волей королевы, граждане бывших стран СНГ, СССР и Российской империи не имеют права покидать территорию Великобритании.
Ни хрена себе! Андрей онемел. Даже не на минуту. На несколько секунд. Но их хватило, чтобы девица успела с тем же льдом, даже айсбергом, в голосе заявить:
— Господин, все вопросы решите в представительстве вашей авиакомпании. Следующий!
Щаз! Только шнурки поглажу! Реакция на хамство у Первушина всегда была не совсем адекватной.
— Это с какой радости?
Вопрос звучал гораздо грубее, но русский мат девушка явно не понимала. Или очень старательно делала вид, что не понимает.
— У нас распоряжение руководства!
Видимо, эта сучка нажала на какую-то пимпочку, поскольку к стойке чуть ли не бегом подлетел молодой хлыщ в костюме в сопровождении пары копов с дубинками, Копы Андрея беспокоили мало, но дальнейший разговор пришлось вести с хлыщом. В отличие от разозлившегося Первушина, тот держался вежливо, но стоял на своем, как стена. Запрещено, и все. И не волнует.
— А если кто-то прилетит из СССР? — напирал Андрей. — И полетит обратно?
— Нам не сказано ни о каких исключениях. В представительстве авиакомпании вам вернут стоимость билета. Все деньги, включая комиссионные сборы и компенсацию за такси в гостиницу и обратно. Это все, что я могу сделать.
— Щедрые вы наши! А в Германию я могу вылететь?
— Пока только во Францию и США. В остальные страны вы сможете отправиться, как только они примут аналогичное постановление.
Дальнейший разговор был бесполезен. Будь это не аэропорт, а реальная граница, Первушин хотел бы глянуть, как его останавливали бы эти два дуболома с резиновыми членами! Но прорыв в самолет ничего не даст и ничего не решит. Еще и террористом объявят…
— Вы можете обратиться в Совет министров. Или оспорить его действия в Королевском суде, — напыщенно произнес хлыщ с таким видом, будто и эти слова — величайшее благо.
Андрей, задавив яростное желание разбить хлыщу его напомаженное хлебало, молча направился к выходу.
«Вот так, значит? Забегали, суки! Испугались! Надо понимать, началась холодная война номер два. Ладно, посмотрим, у кого яйца стальные, а у кого так, серебрянкой присыпаны…»
У выхода из аэропорта представительного вида старик обкладывал пространство большим боцманским загибом.
«Товарищ по несчастью», — подумал Первушин и, проходя мимо матерщинника, бросил:
— Не ссы, отец! Прорвемся!
Белорусская ССР.
Управление НКВД по городу Брест.
Зевающий после бессонной ночи оперуполномоченный ГУГБ НКВД Петр Лерман сегодня был совершенно не похож на себя. Куда девался стройный, всегда подтянутый и гладковыбритый сержант с щегольским пенсне. Сейчас перед Светловым сидел усталый мужичок в мешковатой мятой форме, с тяжелыми черепаховыми очками на носу, больше всего напоминающий классического бухгалтера в период сдачи годового отчета. Нервного, замотанного до последней степени и зло глядящего на окружающий мир сквозь толстые линзы.
— Ну как? — спросил Светлов.
— Да уже у самого в глазах рябит от этих… иновременных, — ответил Лерман и, не удержавшись, зевнул. — Черт их побери. Словно плотину прорвало. Едут и едут, толпами. Все поезда забиты, как бочки с огурцами. Ладно бы, если бы жить, так ведь большинство просто посмотреть едет. А у тебя как?
— Еще хуже, — махнул рукой младший лейтенант, — ты-то в основном с бумагами…
— Товарищ сержант, — заглянула в дверь кабинета озабоченная женщина средних лет. — Где у вас можно кипяточком разжиться?
— По коридору до конца и направо, — спокойно ответил Лерман.
— Это кто у тебя? — обалдел Светлов.
— Они же. Едут впятером на крохотной машинке. Меньше «эмки». Муж, жена и трое детей. В КПЗ разместили.
— В КПЗ?
— Ага! Негде больше, все в городе забито. Да и все равно, там нет никого.
— Если вдруг задержанных приведут?
