— На выход с вещами!
Вот это да! С вещами. От неожиданности Яков даже растерялся. Какие вещи, все, что было на нем и вокруг него, — все тюремное, не свое. И тут до него дошло: с вещами — значит, все, значит, его участь решена и его куда-то переводят или расстреляют, что, по слухам, произошло со многими из попавших сюда. Ну что же, какая бы участь его ни ждала, он не доставит ЭТИМ радости своим отчаянием.
Привычно забросив руки за спину, Таубин двинулся к двери, миновал надзирателя и пошел в его сопровождении уже знакомым, тысячи раз исхоженным маршрутом. Внезапно надзиратель приказал повернуть направо, и они свернули в коридор, ведущий, как с трудом припомнил Яков… к санблоку. Неужели его ведут в душ? Точно, через некоторое время он уже с огромным наслаждением помылся под душем. Выйдя после душа в раздевалку, он с удивлением обнаружил вместо привычной уже тюремной одежды свой, слегка помятый, но вполне презентабельный костюм. Затем канцелярия, недолгое сидение на стуле напротив двери, вручение постановления об освобождении, и сопровождающий ведет его запутанными коридорами в другое крыло здания.
Уже ничему не удивляясь, Таубин вошел в знакомую ему по предыдущим вызовам приемную. Секретарь Берии, попросив подождать, скрылся за двойной дверью, и, появившись обратно, пригласил «товарища Таубина» войти. Слух режет уже ставшее непривычным обращение, но раздумывать некогда, и Яков Григорьевич вошел в кабинет.
За столом, покрытым зеленым сукном, сидели Берия, Ванников и незнакомый молодой, всего тридцати трех — тридцати пяти лет, мужчина. Берия, не поднимаясь и разглядывая вошедшего сквозь стекла пенсне, с некоторым недоверием сказал:
— Проходите, товарищ Таубин. Садитесь.
Таубин поспешно прошел и сел напротив Ванникова. Тот приветливо кивнул, а Берия продолжил:
— Товарищ Таубин, следствие показало, что вы не являетесь сознательным врагом народа, однако ваши действия на посту Главного конструктора нанесли ущерб обороноспособности нашей Родины. Ваша вина доказана, но, в связи с нападением фашистской Германии на нашу страну, принято решение не возбуждать дело против вас и предоставить вам возможность искупить свои ошибки работой во вновь организованном КБ-27. Понимаете?
— Извините, товарищ Берия, пока не совсем понимаю, — слегка севшим голосом ответил Яков, услышав поразившую его до глубины души новость. — Я должен вернуться к доводке авиационной пушки, правильно?
— Нет, вы не правы, товарищ Таубин. Я думаю, товарищ Устинов, наш новый нарком вооружений, объяснит вам ситуацию. — Лаврентий Павлович, поправив пенсне, перенес взгляд на молодого мужчину.
— Нет, Яков Григорьевич, мы пригласили вас сюда не из-за вашей пушки, — Устинов продолжил разговор, как артист, уловивший момент для своей реплики. — Боевые испытания показали эффективность вашего гранатомета в бою. Войска требуют этого оружия. Поэтому Государственный Комитет Обороны принял решение наладить его выпуск и возобновить серийный выпуск боеприпасов для вашего гранатомета. Вы назначены заместителем Главного конструктора вновь созданного ОКБ-27 на заводе моего наркомата в Ижевске.
Таубин внимательно и потрясенно выслушал неожиданные новости, с трудом понимая, как и почему вдруг изменились оценки главного дела его жизни. Сколько уцелело его гранатометов на складах? Пять-шесть, не больше. Совсем непонятно, почему вдруг так кардинально поменялось отношение к этому оружию, ведь уже применение гранатомета на финской войне было сравнительно успешным.
— Товарищ Таубин, идет жестокая война, мы нуждаемся в большом количестве самого совершенного оружия. Мы надеемся, что вы оправдаете оказанное доверие и не позднее чем через полгода первые серийные гранатометы начнут поступать в войска, — закончил разговор Берия.
8 июля. 1941 год. Москва. Кабинет капитана Мурашова
Кабинет порученца был обставлен так же просто, но функционально, как и кабинет самого наркома внутренних дел, отличаясь только размерами и количеством мебели. Одного стола, нескольких стульев и кожаного дивана вполне хватало для работы, комната отдыха не предусматривалась, а телефонов стояло всего три. Сейчас в кабинете стоял полумрак, рассеиваемый только настольной лампой под стандартным зеленым абажуром, освещавшей стол и разложенные документы. Сам хозяин кабинета за столом не сидел, а с задумчивым видом расхаживал вдоль стола, бросая взгляды на лежащие на нем бумаги.
— Черт побери, — сказал он вслух и уселся за стол. Похоже, решаемая им задача была сложной и никак не поддавалась его усилиям.
Заглянув в документы, посторонний наблюдатель разглядел бы несколько справок, выдаваемых органами ЗАГС, телеграммы и телефонограммы на бланках грозного и всесильного, по мнению многих, НКВД. Одну из телеграмм Мурашов взял и прочитал снова:
— Данных компрометирующих материалов Мельниченко Андрея Евгеньевича архивах НКВД Туркменской ССР не обнаружено тчк начальник… отдела Мухаммедов тчк.
— Орлы, млять, — выругался Мурашов. Действительно, телеграмма была составлена неплохо. Данных и компромата не обнаружено или запрошенных компрометирующих материалов не обнаружено, сиди, товарищ, и гадай. А отправившие умыли руки и имеют железное алиби, работа проведена, ответ составлен. Но… если подумать, это вполне на руку самому Мурашову. Смело можно считать, что проверка Мельниченко проведена успешно, подшить телеграмму в дело и заняться следующими вопросами. А их во время войны у личного порученца и так на вполне нормальную работу по двадцать пять часов в сутки. А еще результатов по Бридману дожидаться… Но их можно и не ждать. Скорее всего, никаких результатов не будет. Многие архивы так и не эвакуированы, часть вообще уничтожена. В армии он, судя по имеющимся сведениям, не служил, так что архивы армейцев вообще поднимать смысла нет. Да и по остальным тоже — если служили давно, то данные искать будут долго, а отчитаться надо быстро. Так что составляем сводный доклад, указываем на неполноту данных и объективные причины и переводим дело в разряд текущих. Тогда остается только подшивать поступающие донесения и вовремя реагировать на все тревожные сигналы. Человечка он им в Особый отдел послал неплохого, умного и перспективного. Такой зря тревогу поднимать не будет, да и прикроет в случае чего от излишнего рвения армейских особистов. Хотя какие они теперь армейские, позавчера опять вернули в НКВД. Опять третье отделение ГУГБ стало. Хм, прямо-таки третья ЕИВ канцелярия. Э, на хрен, такие опасные мысли в сторону, работать и работать.
Эх, а лучше бы опять оказаться на фронте, вместо этих бумаг взять в руки автомат, увидеть друзей по отряду… Хорошо, что эти чем-то сразу понравившиеся ему товарищи прошли проверку. Вот и сегодня сообщение пришло — под Новым Мирополем отличился сводный танковый полк под командованием капитана Мельниченко. Молодцы мужики, так держать. А мы уж вам поможем, чем можем.
Кстати, а песня-то неплохая, надо бы передать на радио. Если, конечно, товарищ нарком разрешит.
Постановление ГКО № 89сс от 09.07.41 г. о формировании Особой тяжелой танковой бригады и штат Особой тяжелой танковой бригады.
