По придворному чину, все еще числясь придворным подьячим и пока оставаясь простолюдином, я получил право распоряжаться людскими судьбами. Правда, пока еще судьбами придворной челяди, лакеев и служанок. Мог нанять на работу или уволить любого слугу или служанку.
Выплачивать годовое жалованье дворцовой прислуге я начал не раз в год, а раз в месяц и платил это жалованье, учитывая старание и качество произведенной прислугой работы. Придворные мужики, девки и бабы сразу же почувствовали, в чьих руках теперь находятся их судьбы и деньги. Приходя ко мне за своим жалованьем, они пытались меня всячески задобрить, умилостивить и расположить к себе, рассказывая о своих господах всякие небылицы. Я же внимательно выслушивал их россказни и, в зависимости от расположения духа, выдавал им полное жалованье или частично его урезал за проявленную недобросовестность в работе.
Однажды Петр Алексеевич в тот момент, когда я ему искру кресалом из кремня вышибал, чтобы он мог раскурить свою любимую голландскую курительную трубку, поднес к моему носу свой кулак и ровным голосом поинтересовался:
— Ты чего, Алешка, решил пойти по пути своего бывшего хозяина и начал красть? Полубояров на тебя сильно крепко жалуется. Говорит, что ты целый пятак из его жалованья утаил, ему недодал. Почему мне об этой недоимке ничего не сказал, а самочинно действовал?
Но к этому времени мне-таки удалось, общаясь вась-вась с Петром Алексеевичем, немного разобраться в его характере и темпераменте. Наш государь был жадина еще та, за медную полушку тебя сожрет с костями и не подавится. Он солдатским роженицам под подушку пять рублев клал, а потом долго сокрушался и бранился, мол, чего эти бабы из-за своего простого дела с такими деньжищами делать будут?!
Поэтому я смело посмотрел в его глаза и сказал:
— Ваше величество, Полубояров этот-то вчера забыл тебе сухих полотенец в омывательную комнату положить, тебе же пришлось грязным полотенцем чистую голову вытирать, а еще он…
Но Петр Алексеевич уже не слушал меня и не дал мне исполнить заранее отрепетированный монолог, он в этот момент вспомнил о каком-то важном государственном деле, ему вдруг сразу стало скучно и недосуг о провинностях своего ленивого лакея слушать. Поэтому он свой кулак разжал и, ладонью меня так одобрительно по небритой щеке потрепав, молвил:
— Хорошо, Алешка, продолжай и дальше блюсти мою честь и достоинство. С прислугой разбирайся сам, а я тебе этого не забуду. — И тут же, как молодой олень, унесся по своим державным делам.
Я же вернулся на свое рабочее место и крепко задумался. Использовав втемную Полубоярова, я достиг поставленной цели, но мне совершенно не хотелось среди дворцовой челяди прослыть скопидомом и вором их денег. Пора было восстанавливать репутацию, поэтому решительно поднялся с места и отправился разыскивать государева лакея, чтобы вернуть ему пятак. Макара нигде не было возможности найти, тогда я решил посетить его дом, Полубояров проживал в одном из переулков неподалеку от московского Кремля.
Дома была одна Пелагея, его жена.
В свое время я неоднократно слышал побасенку о том, как однажды Полубояров, видимо, этот гаденыш любил это дело, пожаловался государю Петру Алексеевичу на то, что жена отказывается выполнять супружеский долг, мотивируя отказ зубной болью. А по двору в то время бродили слухи о том, что Петр Алексеевич такой большой добряк и знаток тащить больные зубы. В ответ на жалобу лакея он взял медицинские инструменты для удаления зубов и отправился к тому домой в гости. Там государь, встретившись с Пелагей, якобы поинтересовался у нее, как она собирается и дальше жить с мужем, будет ли по-прежнему ему отказывать в исполнении супружеского долга. С этими словами он по одному из мешка начал доставать зубодральные инструменты, при виде которых Пелагея сильно испугалась и сказала государю, что будет до гроба верна своему мужу.
Тогда, первый раз встретившись с Пелагеей, я понял, насколько бывают недостоверными и надуманными придворные слухи. Государь Петр Алексеевич, большой знаток и любитель женщин, никогда в жизни не прошел бы мимо такой красоты и женственности. Через пару лет я поинтересовался у Пелагеи — она к этому времени уже родила мне сынишку, оставаясь женой Макара, который по своей натуре оказался просто мерином, — сколько было правды в той побасенке. Пелагея, стыдливо потупив взор аквамариновых глаз, тихо ответила, что в той побасенке не было ни малой доли правды, что она никогда с государем не встречалась.
Но вы знаете, что женщины, даже жены и полюбовницы, умеют говорить только то, что в данный момент им нужно, и говорят это весьма убедительно!
2
Первоначально мне было трудно разобраться во всей государевой переписке частного и державного порядка. Волосы дыбом вставали, когда читал послания Петра Алексеевича со всеми орфографическими и лексическими ошибками, запятых для него вообще не существовало. Все письма были написаны на оборванных листках некачественной бумаги, часто они даже не сохранялись в архивах. Поэтому переписка носила рваный характер, было трудно или практически невозможно восстановить или проследить, как решался тот или иной государственный вопрос. Решался ли этот вопрос вообще или же о нем давным-давно забыли.
Я прошелся по государевым приказам, где узнал ошеломляющую новость о том, что приказы, в те времена государственный аппарат России, уже давно не получали каких-либо государевых распоряжений. Все вопросы решались лично самим Петром Алексеевичем. Распоряжения государем отдавались и проходили, минуя приказы, они исполнялись сподвижниками или соратниками Петра Алексеевича, а иногда и друзьями. Они же большей частью забывали или по простоте души своей не знали, что эти письма следует сохранять, а работу следует выполнять, регистрируя бумаги в государевых приказах.
Правда, эти державные приказы погрязли в прошлом и по-новому работать, как Петр Алексеевич хотел, не умели, а работали по дедовой старинке, решая дела по полуделу в год.
С первой же минуты меня до глубины души поразил громадный объем работы по организации государевой переписки, это ж поди-ка правильно составь и красиво напиши более пятидесяти писем в день. Я сразу же сообразил, что если займусь этим делом в одиночестве, то наделаю множество ошибок, окажусь не в состоянии прослеживать за прохождением и решением тех или иных государственных вопросов, которые обсуждались или поднимались в государевых письмах. Помимо этого требовался строгий учет вопросов и дел, о которых государь не писал в письмах, а в устной форме обсуждал с другими лицами. Чем больше я в то время узнавал о состоянии секретарских дел при государе, тем более убеждался в том, что добровольно сунул голову в смертельную удавку, а теперь стою на бочке и жду, когда палач выбьет ее из-под моих ног.
Государь Петр Алексеевич был совершенно неорганизованным человеком в монаршем звании и обличии. С ним невозможно было впрямую о чем-либо договариваться, об уговорах он тут же забывал или не обращал на них внимания. Он не умел слушать собеседника, по-детски перебивая его наивными или дурацкими вопросами. Правда, в нем имелась одна черта характера, такая принципиальная хватка: из разговора или общения с собеседником он мгновенно выделял или выхватывал наиболее важные и значимые для российского государства дела и вопросы. Эти дела и вопросы он тут желал претворить в жизнь и тут же в своем ближнем окружении находил человека, который, по его мнению, мог бы это сделать или, по крайней мере, контролировать.
