Пару раз меня к себе в возок зазывал государь Петр Алексеевич. Последний раз, с подозрением поглядывая на меня, поинтересовался, как это я свободное время провожу, чем во время дневных переходов занимаюсь, при этом все время свою ладонь к моему лицу прикладывал. Нет, бить меня государь не собирался, пока еще было не за что. Это, видимо, Петька Толстой, который только что с государем беседовал, облыжно обо мне отзывался, говоря, что моя морда толстеет не по дням, а по часам от моего ничегонеделания. Несколько раз Петр Андреевич пытался ко мне в возок залезть и побеседовать, но каждый раз я его вовремя шугал и в возок даже глазом заглянуть не давал, вот мужик и бесился. А Петр Алексеевич мою морду своей дланью измерял для того, чтобы проверить, насколько она расширилась и потолстела. Я же в ответ доставал свою тетрадь с путевыми заметками и эдак небрежно перед царской… лицом помахивал. Петр Алексеевич тут же терял интерес во мне, так как хорошо знал, что я без дела никогда не сижу и очень люблю разные записи делать.
К тому же Катерина Алексеевна уже толкала государя в бок, мол, нечего к занятому человеку приставать. Она меня любила и всячески оберегала, но я ее любви больше всего на свете боялся. Не дай вам боже с Екатериной Алексеевной связаться, Петр Алексеевич этого не потерпит и вовек не простит, за один только взгляд исподлобья на супругу он уже не одну душу на плаху к палачу отправил.
Однажды государь Петр Алексеевич изволил за Алексашкой Меншиковым с дубиной и громкой русской бранью гоняться вдоль всего нашего обоза. Видать, для того чтобы все посольские немного повеселились и от дикой лени отошли. А что касается Алексашки, так тот опять чего-нибудь государственное спер, его государю тут же заложили. Они встретились, обсудили проблему и решили немного размяться, друг за дружкой гоняясь. Потом все посольские, временами стыдливо отводя глаза и крестясь троеперстно, слава богу, что не они на месте Алексашки оказались, наблюдали за тем, как Петр Алексеевич морду своему Данилычу бил. На следующее утро, это уж я один наблюдал, Алексашка Меншиков, генерал-губернатор Лифляндии, в сильно напудренном парике и с так же сильно припудренной мордой — сквозь белый тальк хорошо просматривались синяки под глазами — сел в седло своего скакуна, сына старого Воронка. По приказу государя он, так и не доехав до столицы своей лифляндской столицы, возвращался в Санкт-Петербург, чтобы Федору Юрьевичу Ромодановскому помогать управлять Россией, взяв на себя Санкт-Петербург, где тоже был генерал-губернатором.
Мой бывший учитель Александр Данилович был очень хорошим человеком, но слишком уж любил все чужое себе в карман класть, особливо крестьян и их земли, вот и брал их почем зря, иногда с большими скандалами. Я его никогда за эту клептоманию не осуждал, но зачем было ему, человеку, столь приближенному к Петру Алексеевичу, такие скандалы на людях устраивать?!
Когда все свои аферные дела можно было бы тихо обделывать, заплатив рубль или пять рублей нужному человеку. Все в таком случае были бы довольными, никто не будет обижен, а у тебя в управлении, а потом уже в собственности много казенной земли и крестьянских семей останется. Из-за своей неграмотности или из-за того, что у него ума не хватало, Александр Данилович всегда становился центром какого-либо общественного скандала, а государю волей-неволей приходилось в воспитательных целях за свою дубинку хвататься. Ну да ладно, хватит мне о Меншикове мыслить, он мне не друг, но и не враг, а лишь спутник и учитель по жизни. Лучше я о Петре Андреевиче Толстом подумаю, который был мне более чем враг.
Перед моими глазами встает лодочная переправа через московскую Яузу. Моложавый старый хрыч Петр Андреевич Толстой и зеленоглазая пани Язи, прекрасная полячка, которую Толстой к государю на разговор провожал. Очень интересной личностью та зеленоглазая девчонка оказалась. Она была из самого рода Мнишек,
[38]
который к этому времени совсем обезденежел, вот и пришлось ей подвизаться на шпионском поприще.
Когда мы в ту нашу первую ночь разговорились, она была вынуждена в Лефортовском дворце переночевать, а я там на постоянное жилье в первую ночь устраивался, вот мы случайно в дворцовом коридоре столкнулись и разговорились, на ночь глядя. Девчонка откровенно мне призналась, что Петра Андреевича на дух не воспринимает, хотя он является настоящим благодетелем, такие деньжищи за ее будущую работу отвалил, что ее отец семейства все долги оплатил и теперь новую земельку к поместью прикупить хочет. Я не спрашивал, девчонка сама мне рассказала, что рано утром уедет в Швецию, где должна стать официальной фавориткой Карла Двенадцатого.
Меня по настоящее время в сильное волнение приводит то обстоятельство, что в ту ночь зеленоглазая пани Язи так откровенно со мной разговаривала, предложив окончание ночи провести в одной постели.
Позже Сашка Кикин мне на ухо шепнул, что Петр Андреевич Толстой — доверенное лицо государя Петра Алексеевича и занимается нехорошими делами. Ищет красивых баб по миру, их укрощает, ссужает большими деньгами, чтобы позже подсунуть их в постель сильному мира сего. Причем после того как баба становится полюбовницей короля или какого-либо иностранного министра, Толстой поддерживает с ней регулярные отношения, часто к ней ездит, или она к нему приезжает.
Занимаясь наведением порядка в государевых архивах и одновременно просматривая старинные документы, в них я часто встречал упоминание имени этого человека. Оказывается, в конце прошлого века именно Петька Толстой и Ванька Милославский криками «Нарышкины Ивана Алексеевича задушили!» подняли на восстание царских стрельцов, проскакав на конях от начала и до конца Москву. Толстой восемь лет помогал царевне Софье Алексеевне править московским царством. А когда наступило время расплаты, когда государь Петр Алексеевич правомерно занял царский трон, то Ваньке Милославскому и многим стрельцам на Красной площади отрубили головы. Софью Алексеевну отправили в монастырь перед Господом Богом замаливать свои земные прегрешения. Ванька же Толстой по неведомой причине сумел избежать Божьего наказания, не потерять головы и снова прилепиться к Петру Алексеевичу.
Таким образом, вырисовывалась не очень хорошая картина, когда Петька Толстой сначала предал младого Петра Алексеевича, а затем ради сохранения собственной жизни предал и своих былых стрелецких соратников, вымаливая у государя жизнь. Однако государь долго не мог простить Петьке Толстому участия в стрелецком бунте, относился к нему с недоверием, но высоко ценил его изворотливость и поганость ума.
В одна тысяча шестьсот девяносто седьмом году великий государь Петр Андреевич попал в группу молодых русских парней для обучения «морскому делу» в Италии. Через два года он вернулся в Россию, имея грамоты, удостоверявшие его познания в мореходстве. Каждый день пребывания за границей он делал запись в путевом журнале о том, что видел и что делал.
