— Это я, Ася!
— Асенька? Что-то случилось?
— Альбина Федоровна, я сегодня днем видела, как кто-то
прижимался к вашей двери!
— Как прижимался?
— Понимаете, он подошел сперва к нашей двери,
прислушался, а потом быстро подошел к вашей и так вот, боком, прижался к ней.
Что он там делал, я не видела, но подумала, что надо все-таки вам сказать.
— А может, это был просто пьяный?
— Не похоже. У вас все замки в порядке?
— Да, вроде бы все. Да, конечно, я же их открывала, все
было в порядке.
Она держала меня в передней, не приглашая войти, но непохоже
было, что у нее кто-то еще есть в квартире. На вешалке висела только ее шуба.
— Ладно, Альбина Федоровна, я пойду.
— Спасибо, деточка, что ты мне сказала, но я все же
думаю, это был просто какой-то пьяный.
— До свиданья, тетя Аля.
— Привет маме и дедушке!
Глава X. Химия и жизнь
Каникулы подошли к концу. Завтра утром в школу. До чего
неохота! Опять рано ложиться, рано вставать, учить уроки. Впрочем, все бы
ничего, если бы не химия! Я ничегошеньки в ней не понимаю! Мотька изо всех сил
старается что-то мне втолковать, но у меня в мозгу словно какой-то клапан
закрывается и не пропускает туда химические познания. Хоть ты тресни! Мама уже
брала мне репетитора, но все без толку, он сам от меня отказался. Я могу только
что-то зазубрить, и потому изредка у меня бывают даже четверки тем и держусь,
но знаний нет никаких. Пусто, хоть шаром покати!
Учительница уже махнула на меня рукой. Перед концом прошлой
четверти она как-то вошла в класс и говорит:
— Монахова, не могу я больше смотреть на твою тоскливую
физиономию. Так и быть, тройку в четверти я тебе натяну, только сейчас уйди с
глаз долой! Не порти настроение!
Я с удовольствием ушла, а химичка потом звонила маме и
говорила, что, по ее мнению, я просто органически не способна к химии, что за
всю жизнь ей встречалось только четыре таких ученика. Кстати, то же самое
говорил маме и репетитор. И вот завтра эта пытка опять начнется. И первый урок,
как назло, химия.
— Что, Аська, пригорюнилась? — спросил дед.
— В школу идти неохота. Тем более первый урок — химия.
— Так ты и не одолела эту злодейку химию?
— Дед, у меня ничего не выходит, я сразу тупею, вон
даже наша химичка говорит, что я органически неспособна.
— Глупости, ты же нормальная умная девочка, а беда в
том, что и тебе, и твоей химичке так проще — неспособна, и дело с концом. Я
думаю, если бы ты по-настоящему, страстно захотела понять эту треклятую химию,
все было бы в полном порядке.
— Дед, где же мне взять это страстное желание, а?
— Ну, матушка, это ты сама должна себе внушить.
— А почему же по другим предметам, и по физике, и по
математике, я все понимаю, хоть и не люблю? И у меня по этим предметам твердая
четверка и даже пятерки бывают. А по химии — хоть тресни!
— А тебе не стыдно?
— Да хоть и стыдно, что с того?
— А у Матильды как дела с химией?
— Нормально. Я знаю, что ты скажешь, дед, но она уже
тоже на меня рукой махнула, просто дает мне списывать, подсказывает. Я ведь
могу перед уроком что-то зазубрить и даже неплохо ответить, но стоит мне выйти
из класса — все, я это уже и не вспомню.
— Выходит, внучка у меня с изъянцем?
— Выходит, так.
— А если бы у тебя появился стимул?
— Какой стимул? Вон даже папа, когда был тут, знаешь,
как он со мной бился, он же в химии прекрасно разбирается, так он чуть не
плакал. Говорил, что дочка у него идиотка. Он сначала мне все то же твердил, и
про нежелание, и про лень, а потом и он отступился. Сказал, что, видно, я в
Потоцких пошла, чисто гуманитарное направление ума.
— Почему? — возмутился дедушка. — Я когда
учился, вполне справлялся с точными науками. Вот мама твоя, правда, тоже
мучилась в школе, но все же не до такой степени.
— Ладно, дед, пойду-ка я лучше спать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, бестолочь моя дорогая.
Утром, на первом уроке, химичка объясняла новый материал, я,
конечно, сидела дура дурой, а под конец урока она вдруг обратилась ко мне:
— Ну что, Монахова, как жить будем в этой четверти?
Я встала и только плечами пожала.
— Да ты не пожимай плечами, а отвечай.
— Как жили, Нина Васильевна, так и будем.
— Ну что мне с тобой делать, горе мое? Вопрос чисто
риторический!
— Ладно, в следующий раз спрошу у тебя параграфы 24 и
25. Сможешь выучить?
— Попробую.
— Попробуй, горе мое, попробуй. Теперь так будем
действовать, не можем же мы тебя совсем от химии освободить!
— Во устроилась, Монахова! — громко заметил Витька
Воскобойников. — Обзавидуешься!
На остальных уроках все было вполне нормально.
Выходя из школы, мы с Мотькой договорились вечерком поиграть
в нарды.
Я еще издали заметила, что у нашего подъезда творится что-то
странное. Милиция, «скорая помощь»…
— Что случилось? — спросила я у старушек на
лавочке.
— Альбину ограбили!
— Как?!
— Да вот так! Ушла она утром куда-то, а вернулась,
квартира-то пустая!
— Совсем?
— Да нет, конечно, только все самое ценное украдено.
Картины, золотишко, шуба норковая.
— А «скорая» зачем?
— Да она в обморок хлопнулась!
Я бросилась наверх. Двери обеих квартир стояли настежь, в Альбининой
квартире хозяйничала милиция, а сама она, белая как мел, сидела у нас на кухне,
врач мерял ей давление, Липочка поила ее крепким чаем.
Увидев меня, Ненорма воскликнула:
— Ася, Асенька, ты помнишь, как выглядел тот тип?
— Помню.
— Ты должна описать его следователю.
Идем, идем скорее!
Она довольно резво вскочила и бросилась в свою квартиру, я
за ней.
— Николай Николаевич! Вот эта девочка видела какого-то
типа, который сшивался у моих дверей, она может вам его описать!
Николай Николаевич был еще довольно молодой, с усталым, но
веселым лицом.
— Ну-ка, девушка, расскажите-ка нам, что вы там видали.
Да вы присядьте, присядьте, может, у нас долгий будет разговор.
