В ту ночь он пришел домой около двух часов ночи. Спать хотелось неимоверно. Он совсем забыл, что разрешил дочери покойного Макова воспользоваться его комнатой. Поэтому с шумом вошел и, не задумываясь, включил свет.
Люба сидела на его постели и смотрела прямо на него, щурясь от яркого света.
– Ох, – сказал Стас, устало прислонясь к стене. – Извините, Любовь Григорьевна.
Она молчала и тоже смотрела на него.
– Извините, – повторил Стас. – Я только на минуту…
Люба быстро поднялась с постели и в ночной рубашке прошла через комнату. Остановившись возле Стаса, она провела рукой по его волосам.
– Устал… – сказала она ласковым голосом. – Намаялся…
Он вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется… нет, не наброситься на нее, не сжать в объятиях, не зацеловать до смерти… Он понял, что хочет просто припасть к ее плечу лбом и… заплакать.
Что это? Любовь? Или просто нервная работа, убийцы, убитые, Портновы всякие, а тут – простая русская баба, такая близкая и зовущая.
Родная.
Кажется, есть такая песня – «вот и встретились два одиночества»… Это про них, про Стаса и Любу. Какой-то миг, мимолетное прозрение – и то, что мгновение назад казалось немыслимым, теперь стало единственно возможным. Задыхаясь от переполнявших их чувств, они бросились в объятия друг друга.
Способность соображать вернулась к ним не скоро. Когда Стас обратил внимание на часы, он понял, что спать ему сегодня не придется. Пора на работу.
Да он и не хотел уже спать. Нисколечко ему этого не хотелось. Огромное, безмерное счастье переполняло его, и, глядя на Любу, он подозревал, что она испытывает то же самое.
– Я тебе сделаю кофе, ладно? – шепнула она Стасу и легко вскочила на ноги.
Он вытянулся на кровати и замер с блаженной улыбкой.
Счастье…
Потом они завтракали, точнее, завтракал он, а Люба сидела за столом напротив и смотрела на него улыбаясь. Он тоже смотрел на нее, тоже улыбался и глотал еду, которую она приготовила.
– Когда придешь сегодня? – безмятежно спросила Люба и осеклась, вдруг испугавшись чего-то.
Стас понял, почему она замолчала. Она боится, подумал он, что я не так пойму ее вопрос, вроде как она уже заявляет на меня свои права.
– Во сколько я приду, не знаю, – ответил Стас. – И, честно говоря, никто не знает. Даже, подозреваю, Господь Бог не знает, во сколько я приду домой. Но ты имеешь право спрашивать меня об этом всегда, когда тебе захочется.
– Спасибо, – сказала Люба. – И знай: во сколько бы ты ни пришел, я всегда буду тебя ждать.
Как просто, подумал он. Как элементарно просто. Всего-то и нужно на этом свете, чтобы тебя ждали.
– Может быть, ты останешься? – спросил он Любу.
– Я вернусь, Стас, – ответила она. – Я обязательно вернусь.
– Я буду ждать тебя.
– Я вернусь.
– Я обязательно вернусь, Стас.
– Только ты поскорее, ладно?
– Ладно, – сказала она. – Я люблю тебя, Стас.
– Я люблю тебя, Люба. И буду ждать.
– Я вернусь.
Они бы повторяли эти слова до скончания века, если бы не проходившая мимо сотрудница Аэрофлота, та, что регистрировала Любин билет.
– Поторопитесь, гражданка, – сказала она на ходу.
И они очнулись.
Люба знакомым жестом пригладила ему волосы и сказала:
– Я потеряла отца. И нашла тебя. Получается, что жизнь – штука справедливая.
– Да, – согласился он. – Жизнь прекрасна, и я люблю тебя.
Стас был на подходе к МУРу, когда недалеко от него, взвизгнув тормозами, резко остановилась черная «Волга». Возле водителя сидел его начальник Грязнов, который крикнул ему, высунувшись в окошко:
– В машину, Стас!
Он забрался в салон, где на заднем сиденье уже был Турецкий.
– Привет! – сказал, подвигаясь, «важняк», всем своим видом показывая расположенность к молодому сотруднику.
Грязнов это заметил и, поскольку они до появления Аленичева говорили о нем, как бы продолжил:
– Работник-то он неплохой, только вот шляется неизвестно где. Мы его вызывали, а его нигде нет.
– Я провожал… – начал Стас и вдруг смутился и замолчал.
Ему не хотелось никого посвящать в свои личные дела.
– Вы провожали любимую женщину? Я угадал? – тут же откликнулся Турецкий.
И так он это по-доброму сказал, что Стас улыбнулся.
– А куда мы едем? – спросил он, чтобы сменить тему.
– А едем мы, дружище, на Ленинградский проспект, – уже по-другому, серьезно произнес Турецкий.
– Убийство?
– Так точно. Хотя нет, не совсем точно. Убийство, помноженное на цифру шесть.
– Это как? – не понял Стас. – Особо зверское, что ли?
– Это значит – шесть трупов, – сказал Грязнов.
– Что-нибудь там взорвалось? – спросил Стас.
Грязнов был настроен мрачно.
– Приедем на место и все увидим сами. Мы, между прочим, тоже едем туда в первый раз.
Даже видавшему виды Грязнову было не по себе, когда он осмотрел место происшествия.
Глава фирмы «Новое Внуково» Леонид Радзиевский, его заместитель Федор Вешняков, две секретарши и охранник фирмы были убиты выстрелами из пистолетов. Во всяком случае, гильзы, которые были изъяты следственно-оперативной группой, были от этого вида оружия.
Был еще один труп, но это не был работник фирмы. Вахтерша, старушка – божий одуванчик, сообщила, что этот убитый пришел вместе с другим, ну с тем, что потом ушел, не заметив ее. У нее есть такой закуточек, где она по ночам спит, и в ту минуту она как раз туда зашла. Она его увидела, а он ее нет.
– Послушайте, бабушка, – ласково обратился к ней Турецкий, – а вы хорошо разглядели того, кто выходил из этой двери?
Она часто закивала.
– Ага, ага, – охотно ответила она, – конечно, разглядела, а как же. Невысокий такой… И вот у него еще походка была такая…
– Какая?
– Быстрая. Он торопился.
– Да? – как бы удивился Турецкий. – С чего это ему торопиться? За ним что, гнались?
– Ну… – сказала она, – как это… Наверное.
– Почему – наверное?
– Так он же поубивал их всех, – объяснила она Турецкому. – Потому и торопился, чтоб его никто не схватил.
– Как ваше имя-отчество? – спросил Турецкий.
– Анастасия Петровна.
– Замечательно, Анастасия Петровна. Так как он выглядел, этот убивец?
