Грязнов укоризненно покачал головой и скривился, как от вовсе не приличного анекдота, рассказанного в совсем светском обществе. Потом с отвращением махнул рукой и, тяжело поднявшись, подошел к могучему сейфу Меркулова. Приложил ухо к бронированной дверце с никелированной рукоятью, зачем-то прислушался и почтительно, будто робкий посетитель, постучал согнутым указательным пальцем.
Меркулов захохотал и со словами «войдите!» кинул ему связку ключей. Грязнов ловко поймал ее, не глядя выбрал нужный ключ и отворил дверцу. Достал бутылку и в изумлении вскинул брови:
– Костя, она почему-то последняя! Так бывает?
– А ты считаешь, у меня там погреб? Нахал! Немедленно закрой и верни ключи!
– Те сколько? – поинтересовался Слава, небрежно, мимоходом, скручивая у бутылки пробку и садясь.
– Нет, ну ты действительно нахал, каких свет не видывал!
– Костя, я никогда не был жадиной… в отношении друзей. Сколько покажешь, столько и налью. Разрешаю и в дальнейшем курить мои сигареты, пожалуйста… Ох! – протяжно вздохнул он. – Мне бы еще одного артиста поймать, для коллекции, и все дела можно закрывать… Жалко этих теток, да что ж теперь поделаешь? Надо ж было им вляпаться в кровавую дележку!… Ну а с ястребком своим ты что намерен делать? Когда из него перья щипать начнем?
– Жди! Его еще надо лишить депутатской неприкосновенности! А выступления в Думе к делу не пришьешь. Там частенько и не такое несут! Но разбирательство я постараюсь все равно устроить. Чтоб им всем жарко стало… Если позволят… – последнее Костя сказал как бы в сторону, словно бы ни для кого, так, в пустоту. – Давай, Вячеслав, хоть помянем две невинные души…
– Это почему же – две?… Ах, ну да… Они ведь еще и жить толком не начали… Не, Костя, Бог – не фраер, он обоих папаш наказал до самой смерти. Значит, было за что… А вот за детей – давай… Напиши Сане, пусть быстрей кончает эту богадельню, пошлет всех… я отдельно сообщу им, куда, и едут с Дениской домой. Людей нет, не с кем словом перемолвиться!
– А я? – обиделся Костя.
– Ну – ты. Да. Но нас же так мало! – стал заводиться Грязнов. – А когда и нас не станет – с кем?
– Тогда, Славка, с Господом Богом… – грустно вздохнул Костя.
