Миша рос в благополучной семье: отец — полковник, преподаватель военной академии, мать не работала, посвятив себя единственному чаду. Когда он был маленьким и очень болел, она не давала никому и дышать на него, всюду водила за ручку — не дай бог, упадет, ушибется! Когда же Мишенька вырос в Михаила, то его, вполне естественно, потянуло на улицу, подальше от наскучившей опеки.
Хотелось стать самостоятельным, смелым… Захотелось романтических приключений, а тут, совсем рядом, в их же дворе, — взрослые парни, сильные, смелые, ловкие. Им все нипочем, и, конечно, Миша потянулся к ним. Они не воображали из себя, не поучали и не отталкивали, а, наоборот, приближали к себе, заранее зная, что этот юркий пацан может им пригодиться… Вскоре случай подвернулся. Используя его щуплую, худенькую фигурку и маленький рост, они предложили ему «сыграть в военную игру»: «В Штабе противника находятся очень важные документы для нашей страны, и мы должны взять их и вручить по назначению». Ему, Мише, отводилась главная роль — забраться через форточку в квартиру и открыть входную дверь… Первое «военное задание» было выполнено с блеском. Появились деньги на карманные расходы, и это было особенно приятно: не нужно всякий раз просить у родителей. Потом были еще и еще такие же «военные» поручения — одно, второе, третье…
Конечно, он давно уже понял, что к военному искусству эти занятия не имеют никакого отношениям но остановиться уже не мог… На пятом деле его поймали и направили в детскую колонию, где он не только не исправился, но и завоевал авторитет смелостью и наглостью. Так начался его путь, путь преступной романтики, за которую приходилось расплачиваться свободой…
Всю свою сознательную жизнь Миша мечтал о брате, и больше всего о старшем. В его мечтах тот старший брат был очень похож на Савелия.
Ему нравилось, что Савелия уважают, а некоторые и побаиваются. Каждый раз он пытался найти пути сближения и не находил. Когда его окликнул Савелий, он быстро вскочил и бросился к прессу, чертыхаясь про себя за то, что уснул. Подхватывая руками в рукавицах горячие листы, толкаемые сзади пресса Савелием, он сбрасывал их вниз, складывал детали в стопку, а стальные листы задвигал в специальные пазы для следующей загрузки…
— Говорков! — крикнул подбегающий к ним дневальный начальника цеха. — Иди в комнату мастера!
— Его же нет: домой ушел!
— Не мастер вызывает, ДПНК…
— Зачем, не знаешь? — поморщился Савелий.
— Не знаю… Зелинский за него… Иди скорее, ждет! — крикнул он и побежал дальше.
— Чтоб тебя… — чертыхнулся Савелий.
— За что он тебя в этот раз? — осторожно спросил Мишка.
— А я знаю? Чего на этот раз ему на ум взбрело?
— вздохнул Савелий, споласкивая руки ведре с теплой водой. — Ты один не корячься, вернусь, вместе выгрузим…
— Да управлюсь я, Бешеный!.. Чего там… — смутился Мишка от неожиданной заботы своего напарника…
РАЗГОВОР НАЧИСТОТУ
Когда Савелий вошел в комнату мастера, капитан Зелинский молча рассматривал какие-то фотографии, которые сразу же перевернул, словно не желая показывать Савелию. Некоторое время он смотрел на хмурое лицо Говоркова. Взгляд был непонятным и почему-то вызывал беспокойство.
— Наконец-то могу поговорить с тобой со знанием дела… — начал капитан, чуть улыбнувшись. — Родители, говоришь, во Внешторге работают?
Савелий молча пожал плечами, не понимая, почему замкомроты так волнует этот вопрос.
— И рана на спине, вероятно, «по пьяни», так? И снова Савелий промолчал.
— Что ж ты, сукин сын, своих наград стесняешься?.. — вспылил капитан. — Они что, за красивые глазки получены? — усмехнулся зло, с намеком. И это задело Савелия, вывело из равновесия.
— Вы нашей войны не касайтесь! Не вам судить о ней! — резко бросил он, сжимая кулаки.
И вдруг Зелинский среагировал не так, как ожидал Савелий. Опустив глаза, тихо проговорил:
— Ошибаешься, сержант… — Помолчав, спросил: — Много за Речкой друзей оставил?
Что-то в голосе было такое, что заставило Савелия поверить в то, что сидящий перед ним капитан имеет право говорить об этой войне. Не понял почему, но может, имеет право.
— Из отделения нас осталось трое… из тех, с кем начинал… Игорь — без руки, а мы… мы только шкуру попортили…
— Да-а-а… — Зелинский снова начал яростно тереть лицо руками, словно желая содрать с него кожу.
— Присаживайся. Секунду помедлив, Савелий опустился на стул.
— Несколько раз читал твое дело и ничего не понял! Ничего!.. А я же «не просто погулять вышел» — прокурор! Военный, правда, и бывший, но… Получить девять лет, и за что? Не понимаю! Ответь, зачем ты тащил все на себя? Или боялся кого?
— Боялся? — Савелий даже разозлился от одной только мысли. — Еще чего! Что вам нужно от меня?
— Фронтовики мыс тобой: неужели не поймем друг друга?
Савелий усмехнулся, но промолчал, уставившись в какой-то плакат по технике безопасности.
Зелинский смотрел на этого парня и понимал, что тот не верит ему, не верит ни единому его слову. Не верит, а может, не слышит? Да, они стоят по разные стороны барьера: он охраняет его. Какое странное слово — «охраняет»! Можно охранять от кого-то, а можно охранять кого-то. Какое разное значение?! И неожиданно Зелинскому захотелось рассказать этому парню о себе. Рассказать, чтобы он понял его. Ему очень нужно было, чтобы он понял его.
— Знаешь, мне хочется, чтобы ты не совершил ошибку, за которую будешь потом раскаиваться… Нет, я не хочу и не буду говорить тебе прописные истины… Я — расскажу о себе… Все время я жил в каком-то выдуманном мире: родился, учился, женился… Жил, работал, верил во все, что писалось в газетах, в то, что говорилось сверху… И вдруг Афганистан! Зачем? Почему? Ради кого и ради чего? — Зелинский так разволновался, что стал даже говорить громче. — В моих мозгах все сдвинулось, все перевернулось! Все полетело к чертям собачьим! Вера, идеалы, убеждения! Все! Все!.. Ты был ТАМ! Ты должен понять меня!..
Савелий посмотрел на него и так презрительно усмехнулся, что капитану стало, не по себе. Он еле заметно вздрогнул, но не опустил глаз.
— Нет, я не стал молчать, как ты сейчас подумал!
— Он тяжело вздохнул и продолжил: — Не стал молчать, но, когда попытался прояснить, то… чудом избежал ареста, а возможно, и пули… как говорится, «случайной»… А потом… решил спрятаться… Спрятаться от греха подальше! И спрятался сюда…
— Я тебе, капитан, не поп, чтоб грехи отпускать!
— внятно, с презрительной усмешкой бросил Савелий. — Таким грузом не поделишься!
— Эх, не понял ты меня, сержант! Не понял… а жаль! — Капитан долго смотрел на Савелия, не говоря ни слова, потом вздохнул и тихо спросил: — Кем тебе доводится Лариса Алексеевна Петрова?
