— Не нравится? — тихо спросила она, словно не желая, чтобы еще кто-нибудь услышал ее.
— Ничего, но ты — лучше! — тоже шепотом серьезно ответил Савелий.
— Откуда ты знаешь? — несколько взволнованно спросила Лариса.
— Догадываюсь…
— А хочешь, сбежим отсюда? — неожиданно предложила она.
— Конечно, но…
— Спокойно, сейчас все устрою… — Она встала и направилась к тем дверям, где дважды скрывался Алик.
— Куда она, за ним? — встревожился Варламов.
— Слушай, Виток, мы сейчас с ней смоемся: прошвырнемся по ночному городу…
— А стоит?
— Ты ж меня знаешь! Раз решил, то не отступлюсь!
— Будь осторожнее…
— О чем ты?
— Да это я так… На всякий случай: вдруг на тех нарвешься! — нахмурился Виктор.
— Пусть они осторожничают! — улыбнулся Савелий. — Где встретимся?
— Хочешь, завтра в сауну сходим? Есть одно место, разговеешься после долгого плавания! Как ты?.
— Не против… Во сколько и где?
— Почтамт знаешь? У него, часов в семь…
— Хоккей, как говорит наш боцман…
— Наливай, идет наша принцесса…
ВДВОЕМ С ЛАРИСОЙ
Когда они, опьяневшие, вышли на улицу, Савелий сразу обнял Ларису за плечи.
— Торопишься, Савелий! — укоризненно проговорила она, не откладывая его руку.
— А чего медлить, может, я тебя, годы ждал?
— Всем так говоришь при первой встрече?
— Честно?
— Разумеется! — с интересом сказала Лариса.
— Всем! — Он как бы виновато опустил вниз хитрые глаза.
— Признание облегчает вашу участь, но не освобождает от наказания! — тоном судьи произнесла Лариса, и Савелий, подыгрывая, неожиданно опустился перед ней на одно колено и торжественно произнес:
— Клянусь, моя королева, что я с радостью приму из твоих рук любое наказание, только не разлуку с тобой!
— Я вас… — начала она, но не выдержала и расхохоталась едва ли не на всю улицу, редкие прохожие оборачивались на них. А Лариса вдруг наклонилась к нему и поцеловала в губы. — Я прощаю тебя! — с волнением зашептала она. Савелий встал с колена, крепко обнял ее и прижался к влажным, прохладным и столь желанным губам, тянувшимся ему навстречу.
— Целуетесь? — раздался дребезжащий старческий голос, и они, вздрогнув от неожиданности, повернулись. Рядом с ними стояла костлявая, иссохшая старуха, согбенная чуть не вдвое под гнетом прожитых лет и указывавшая на них кривым пальцем. — Целуетесь? — повторила она. — Я тоже целовалась… когда-то и любила… — Повернувшись, она зашаркала по асфальту, опираясь на кривую палку, а ветерок раздувал ее черное платье. Вскоре она скрылась в темноте.
Эта старуха, похожая на смерть, изображаемую художниками на полотнах, была настолько страшной, что они почувствовали какой-то неприятный холодок, пробежавший по спине между лопатками.
— Ужас какой! — тихо прошептала Лариса. — Ужас!
— Испугалась?
— Да нет, просто подумала, что и я когда-нибудь превращусь в такую старуху… Все-таки время беспощадно! — Она явно загрустила.
— Ты никогда не будешь старухой! — Савелий обнял и крепко прижал девушку к себе.
— Савушка, — произнесла она, многозначительно глядя ему — в глаза, — неужели ты не узнаешь меня?
И тут Савелия озарило: он понял, почему эти большие карие глаза ему знакомы… Да, он, конечно, узнал ее, узнал, хотя и прошло около шести лет с тех пор, как он увидел ее в первый раз… Тогда она была совсем сопливой девчушкой, ей было только пятнадцать…
ДО АРМИИ
Это было еще до армии. Савелий жил в общежитии и работал на небольшом заводике в механическом цехе. Он до сих пор помнил обшарпанные стены цеха, на которых толстыми гвоздями, словно боясь, что кто-то может их сорвать, были прибиты линялые кумачовые лозунги: «Чистота — залог здоровья!», «Сэкономим стране металл!», «Экономика должна быть экономной!» и многие другие в том же духе. По всему цеху был разбросан железный хлам — «экономия металла стране». Одиноко выглядели станки: токарные, строгальные, сверлильные… Одиноко потому, что работали два-три, остальные пустовали. Видимо, те, кто работал на них, хотели еще сэкономить и электричество.
В глубине, находился станок, старый, обшарпанный, на котором работал Савелий. Ему еще не исполнилось и восемнадцати. Одетый в застиранную, вечно в масляных пятнах балахонистую спецовку, прикрыв копну волос замызганной кепкой, парнишка-то всей серьезностью следил за подачей резца.
— А ты чего, Савка, зарплату не идешь получать?
— подошел к нему рыжий парень лет двадцати, его сосед по общежитию. — Идем, пока толпа не очухалась!? и не набежала!
Савелий остановил станок, тщательно вытер ветошью руки.
— Ученические или по разряду уже? — поинтересовался рыжий.
— В этот месяц — по разряду…
— С тебя причитается! — усмехнулся тот.
— А как же…
Они вошли в комнату мастера, где выдавалась зарплата. За массивным столом восседал толстый мужчина с красным лицом и толстым мясистым носом с явными признаками увлечения «зеленым змием». Над его головой висел огромный портрет Брежнева со всеми звездами и регалиями. Рядом, на тумбочке, — небольшой радиоприемник, из которого доносилась песня «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…». За вторым столиком сидела старенькая кассирша с ведомостью и железным ящиком с деньгами.
— Теть Зина, сколько там мне натикало? — спросил рыжий у кассирши.
— Минуточку, Дурново… — Старушка интеллигентно, с ее точки зрения, оттопырила наманикюренный мизинец в сторону и медленно повела указательным пальцем по ведомости. Савелий едва сдерживался от смеха, глядя на руку старухи, как бы сделавшую «козу». Наконец она нашла фамилию рыжего.
— Восемьдесят девять рублей сорок восемь копеек! Распишитесь, молодой человек!
Расписавшись, рыжий подхватил деньги, отошел в сторонку, внимательно пересчитал.
— Говорков! — подсказал Савелий кассирше, позабывшей его фамилию.
— Тридцать четыре рубля девяносто три копейки… Распишитесь, молодой че…
— Что? — воскликнул. Савелий, перебивая старушку. — Тридцать в аванс и тридцать пять сейчас? Да я в учениках больше получал!
— Молодой человек, не я вам зарплату начисляю! обиженно произнесла она, поджав губы.
— В чем дело, мастер? — хмуро спросил Савелий, повернувшись к мужчине.
— Как в чем? — ехидно ухмыльнулся тот. — В нарядах! — Он сунул руку в стол, словно заранее приготовился к нападению, и вытащил сшитые листы нарядов. — Вот они! — Он важно положил на них мясистую лапу, словно припечатывая. — А вот — нормы! — погладил он сборник нормативов. — Тютелька в тютельку…
