Так он начал мстить за свои прежние унижения. Прежде чем убить русского парня, он либо насиловал его, либо засовывал ему в задний проход какой-нибудь предмет — потолще и подлиннее.
Вскоре численность его отряда перевалила за сотню человек. При таком количестве народу гораздо труднее стало прятаться от возмездия, и потому Муха держал для охраны собственной персоны мобильную группу, состоявшую из десяти «бригадиров». Под началом каждого бригадира находилось от десяти до пятнадцати человек, которые жили по своим домам и являлись по первому же его требованию. Любое неподчинение сурово каралось в зависимости от проступка — от наказания розгами до смертной казни. Поэтому дисциплина в отряде, несмотря на пьянство и наркотики, как ни странно, была строгой.
С каждой «победой», за которой стояла смерть невинных людей, Мушмакаев все больше распалялся, а безнаказанность его росла. Ему уже было мало просто удовлетворения, ему хотелось, чтобы о нем заговорили по всей России и за ее пределами, чтобы его имя наводило на людей ужас. Если раньше он старался скрывать свое участие в преступлениях, то теперь, наоборот, не только афишировал свои «художества», прикрываясь политическими лозунгами, но и брал на себя ответственность за любые теракты в разных городах России. Он охотно соглашался на интервью с журналистами и во всеуслышание заявлял, что «потопит Россию в крови».
III. Претенденты
После встречи с Богомоловым Савелий и Воронов отправились на спортивно-оздоровительную базу ФСБ, чтобы Говорков смог познакомиться с отобранными Андреем кандидатами для операции «Горный воздух». База находилась в Серебряном Бору. Чистый воздух, рядом река, до Москвы рукой подать. Да, расположена база очень удачно: вероятно, тот, кто в свое время задумал строительство, учитывал специфику работы ее будущих обитателей. База расположилась на отшибе, и самый ближайший сосед, пансионат Академии сельскохозяйственных наук, находился более чем в километре от нее. К въезду на территорию базы вела неприметная дорога. Даже если кто-то случайно наткнулся бы на бетонный забор, то решил бы, что оказался возле опытного участка, где сельскохозяйственные ученые мужи выращивают какие-нибудь новые гибриды.
Все это Воронов красочно описал Савелию по дороге. Когда они подъехали наконец к неказистым железным воротам, Савелий удивленно спросил:
— Разве здесь нет никакой охраны?
— Как это нет? — улыбнулся Воронов и пару раз бибикнул.
Сразу же открылась совершенно незаметная для глаза железная дверь, и показался древний старик.
— Чего надоть? — часто покашливая, спросил он скрипучим голосом.
— Это я, Гордеич. — Воронов высунулся из окна машины. Тут же заработал электропривод, и ворота открылись.
Они въехали внутрь, и ворота вновь закрылись. Савелий собирался о чем-то спросить Воронова, но увидев сторожа, едва не присвистнул от изумления: чахоточный старик мгновенно выпрямился, снял взлохмаченный седой парик и мгновенно преобразился в молодого, примерно одних лет с Савелием, черноволосого мужчину с короткой стрижкой.
— Ну как? — усмехнулся Воронов, довольный произведенным эффектом.
— Впечатляет, — признался Савелий. — У меня как-то из головы вылетели твои слова, что на территории базы якобы идет ремонт и, кроме нашей компании, здесь никого нет.
— Вот именно, — с улыбкой кивнул Воронов.
— А твой Гордеич — настоящий артист.
— Гордеич — это так, кличка для посторонних ушей. Знакомьтесь! Старший лейтенант Трегубенков, капитан Мануйлов, — представил их друг другу Воронов.
— Обойдемся без званий, товарищ майор, — поморщился Говорков и крепко пожал парню руку. — Сергей.
— А я просто Владимир, — отозвался тот и улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы. — Можно доложить? — обратился он к Андрею.
Савелий заметил, что Трегубенков говорит с легким кавказским акцентом.
— Докладывай, — кивнул Воронов.
— Двое ночных отдыхают, один готовит обед, шестеро в подземном тире занимаются огневой подготовкой, — по-военному четко доложил Владимир.
Перед докладом он чуть выпрямился, словно давал понять старшему по званию, что отличает военную службу от приятельских отношений, однако это не означает, что он будет тянуться перед каждым офицером, словно какой-нибудь салага-первогодок.
И это особенно понравилось Савелию.
— Сколько за Речкой провел? — спросил он.
— Первый раз два года, потом четыре…
— Ранение?
— Да, две пули в живот и ножевое в спину. — Парень отвечал спокойно, не хвастаясь, а лишь констатируя факты.
— Добить пытались?
— Ага, на свою голову. — Владимир усмехнулся. — От пуль-то я немного потерялся, а очнулся от боли в спине. Смотрю — один ржет вовсю, сверкая фиксами, другой во второй раз замахивается, тут-то я и разозлился! Ну, думаю, гад, мало тебе того, что я и с такими дырами вряд ли выживу, а ты меня еще раз решил продырявить. Дернул я ногой, и тот сам себе вогнал нож в сердце, а второй от неожиданности как разинул пасть, так и застыл — от страха, видно. Я руками зажимаю раны на животе, а мой автомат метрах в трех лежит. Я с тоской смотрю на него и думаю: хана мне. У того на плече М-16 болтается. Но он, наверное, от страха забыл об этом и стрельнул глазами на мой Калашников. Бросился он к нему да наткнулся на свое оружие… — Трегубенков пожал плечами и замолчал, словно дальше и так все ясно и совсем неинтересно.
— Таэквандо? — поинтересовался Савелий.
— Не только.
— Неужели сам добрался до своих? — продолжал расспрашивать Савелий. Этот парень все больше и больше ему нравился.
— Да нет, помощь подоспела… — Владимир выдержал паузу. — Через двое суток.
— Ничего себе, подоспела, — присвистнул Савелий. — С тремя такими ранами… Как же ты выкарабкался?
— Честно говоря, сам не знаю. Когда дал очередь по второму, а потом, как оказалось, и по третьему, я вырубился, а очнулся уже в санчасти дивизии. Разведчики, которые наткнулись на тех трех «духов», направились по моим кровавым следам, уверенные, что это наследил один из выживших «духов», наткнулись на меня километра через три. Говорят, я полз вперед «на автопилоте», да еще весь был перевязан тряпками, которые нарвал из нательной рубашки… А мне до сих пор не верится! Думаю, может, кто-то меня перевязал и протащил немного, потом, видно, устал, пошел за подмогой, а тут и разведка наша подоспела.
— Сам-то ты в это веришь? — спросил Савелий.
— Во что? — улыбнулся Владимир. — В то, что помог кто-то, или в то, что я сам дополз?
— А вот скажи, второй раз ты в Афганистан пошел, чтобы там и разобраться?
— Да нет, все гораздо проще. Когда очнулся в дивизионной санчасти и услышал, как доктор кому-то говорит, что я вряд ли оклемаюсь — слишком много крови потерял, я и обратился к Всевышнему с просьбой и поклялся, что, если выживу, вернусь в Афган и буду драться с «духами» уже не по приказу командиров, а во славу Господа нашего.
