— Для меня это не страшно. — И он смело вывернул карманы рыжеволосого.
Савелий ничего не сказал и подошел к тому, с которым разделался сам. В его карманах он обнаружил только две вещи: паспорт и телефон сотовой связи. Паспорт, выданный в Москве на имя Селезнева Олега Серафимовича.
— Ну, что? — спросил Ростовский.
— Дома поговорим, — озабоченно ответил Савелий и повернулся к Денису: — Что у тебя?
— Только паспорт. Некий Артамонов Григорий Валентинович, гражданин России. Оставить в кармане?
— Да. У тебя, Андрей?
— Кроме оружия, тоже только паспорт: Прокофьев Валентин Викторович, паспорт выдан в Москве.
— Оставь все, как было. — А сам наклонился и положил в карман своему противнику паспорт, а телефон взял с собой. — Идем домой, пока толпа не собралась.
Прихватив Мушмакаева, они вернулись в квартиру Ростовского.
— Твой тоже мертв? — спросил озабоченно Андрей у Савелия.
— К сожалению…
— К сожалению? — взорвался тот. — Эти подонки хотели нас прикончить, а ты — к сожалению!
— Мне не их жалко, а то, что нельзя прояснить коечто.
— Какая разница, кто хотел разделаться со мной? — тихим голосом проговорил Мушмакаев.
— Тебе — никакой, а мне… Позови-ка жену, пусть посидит с ним, поговорить нужно. — Савелий кивнул на дверь комнаты.
— Ксюша! — крикнул Ростовский, и она тут же вошла.
— Ты в оружии разбираешься? — спросил Савелий.
— Да она девяносто шесть из ста выбивает, — хвастливо ответил за нее Ростовский.
— Отлично, покарауль его, пока мы разговариваем. Миша, дай ей оружие.
Ксюша без трепета взяла пистолет-пулемет и направила на пленника.
— Что-то узнал? — предположил Гадаев.
— Пока нет, но есть идея… — Он вытащил из кармана телефон сотовой связи.
— Думаешь, по последнему звонку что-нибудь вычислить? — предположил Ростовский.
— Чем черт не шутит, когда Бог спит. — Савелий нажал кнопку повтора, выждал немного и вдруг услышал:
— Дежурный службы безопасности, подполковник Семенов слушает, говорите.
Савелий вздрогнул от изумления, но взял себя в руки и решительно произнес:
— Могу я поговорить с Селезневым?
— Каким Селезневым? — несколько странным тоном поинтересовался дежурный.
— Олегом Серафимовичем…
— Его сейчас нет, но если вы оставите свое имя и телефон, то я передам, и он вам перезвонит.
— Спасибо, я еще позвоню!
— Хорошо, — невозмутимо бросил тот и положил трубку.
— Ну? — едва не хором спросили ребята, заметив его изменившееся лицо.
— Ничего не понимаю. — Савелий был очевидно растерян.
— Может быть, скажешь наконец, кто тебе ответил? Не черт же из преисподней? — спросил Андрей.
— Почти. Ответил дежурный по ФСБ, который и…
— … подтвердил, что твой Селезнев там работает, — закончил за него Гадаев.
Савелий молча кивнул, потом повернулся к Андрею:
— Что с трупами будем делать?
— А ничего, для этого есть полиция.
— А свидетели?
— Тех, кто видел, я знаю, молчать будут, а другие… Не думаю, что кто-то с удовольствием пойдет свое время тратить на полицейские допросы, протоколы. — Он махнул рукой. — Лично меня больше интересует сейчас оконная рама.
— Ты уж извини, что я… — виновато начал Михаил.
— Посмотрите на него! Он мне жизнь, можно сказать, спас, а за какую-то несчастную раму извиняется. Брось! Ксюша!
— Что? — откликнулась она.
— У, черт, совсем забыл, она же гада этого на мушке держит. У нас как, собрание окончено? Мне нужно коечто сделать.
— Да… Денис, смени Ксюшу, а я немного с Мишей поработаю, — сказал Савелий, но тут же озабоченно нахмурился, заметив у Дениса кровь. — Ты что, тоже ранен?
— Ерунда, царапнуло той же пулей, что прошила наш мешок, — отмахнулся Денис.
— Какой мешок? — не понял Гадаев.
— Который мы из Чечни тащим.
— А, этот… — рассмеялся Михаил. — Выходит, не только «ссыкун», но еще и «дырявый».
— Что, тоже сахарку захотелось? — отозвался Ростовский и повернулся к Савелию: — Слушай, Бешеный, а почему ты не удивился, когда я сказал, что мне о пальчиках можно не беспокоиться? — уходя, поинтересовался Андрей.
— Когда здоровались, я заметил, что ты их чем-то смазываешь, — тоном учителя пояснил Савелий.
— Надо же, никто и никогда не замечал, — удивленно пробурчал Андрей и вышел.
Как только их оставили наедине, Савелий осторожно притронулся к ране Михаила. Гадаев поморщился.
— Тебе же не больно, — заметил Савелий.
— Это я так, в предчувствии боли, — виновато ответил тот, — извини.
— Ничего, проехали. — Савелий продолжил свою «работу».
Рана оказалась очень глубокой, и ему пришлось подключить всю свою внутреннюю энергию, чтобы сначала остановить кровь, а потом приступить к регенерации пораненных клеток. Постепенно недоверчивое выражение лица Михаила сменилось настоящим восторгом.
— Боже мой! — воскликнул он, когда Савелий, с испариной на лбу, устало откинулся на спинку стула. — Да тебе же цены нет, а ты тут рискуешь жизнью!
— Не преувеличивай и, пожалуйста, оставь меня сейчас одного. — Савелий действительно чувствовал огромную усталость, и ему требовалось побыть одному, чтобы быстрее восстановить силы.
— Хорошо, — понимающе кивнул Михаил, встал и пошел к выезду.
— Погоди, — остановил его Савелий, — повязку не снимай пока и не распространяйся об этом, ладно?
— Как скажешь. А если спросят, чем занимались?
— Скажи, боль снимал.
Савелий понимал, что он никогда не сможет объяснить кому-либо то, каким образом он приобрел свои способности, потому пусть у каждого будут любые предположения на этот счет. Главное, что ему удается помогать своим близким, а остальные имеют право думать, что хотят. Повернув руки ладонями вверх, он прикрыл глаза и мысленно обратился к Космосу. Явственно представил, как прямо над его головой открылось некое отверстие, из которого на него хлынул поток живительной энергии.
Этот живительный поток вошел в него, очистил все его энергетические чакры и через его ноги ушел в землю. Когда этот процесс завершился, Савелий провел одной ладонью по другой, встряхнул ими и открыл глаза. У него было ощущение, словно он только что отошел ото сна, в котором пребывал часов десять. Взглянул в зеркало и удовлетворенно крякнул: лицо было посвежевшим и даже помолодевшим.
