Глава 11
Горы помнят все…
Оставив на лесной поляне Сергея и чеченца в бессознательном состоянии, Савелий, Элгуджи и Мамука осторожно и медленно пробирались на джипе по извилистой горной дороге. Только водительское искусство Элгуджи сохранило жизнь пассажирам автомобиля. Машина неоднократно зависала над пропастью, но каждый раз водитель умудрялся вернуть ее обратно в последний момент.
Темнело. Элгуджи включил фары, но толку от них было мало. Даже хуже оказалось: многочисленные тени, отбрасываемые деревьями густого кавказского леса, только мешали водителю. Поэтому все облегченно вздохнули, когда джип остановился на ровной, словно специально расчищенной площадке. Отсюда круто вверх уходила лестница.
Выбравшись из джипа, Савелий несколько раз присел, затем попрыгал на месте, восстанавливая кровообращение в затекших ногах. Элгуджи и Мамука терпеливо ждали, пока «американец» приведет себя в порядок. Затем, один за другим, стали подниматься по лестнице, ступеньки которой были с большим старанием и любовью сложены из камней, аккуратно подобранных по размеру и даже по цвету. Чувствовалось, что на ее сооружение был потрачен не один год.
— Дядя Ушанги — мудрый и терпеливый человек. — Мамука шел позади. Он словно ловил мысли Савелия на ходу. — Однажды его спросили: «Зачем строишь здесь лестницу, да? Оставь тропинку, человек и так доберется». Дядя Ушанги ответил: «Когда он поднимется ко мне по горной тропе, это уже будет не просто человек, это будет усталый человек. Он будет долго сидеть, тяжело дышать. А я хочу, чтобы ко мне поднялся по хорошей лестнице бодрый человек, полный сил для того, чтобы сразу сесть со мной за стол».
Сколько времени он строил эту лестницу?
В горах нет понятия «время». Мы здесь просто живем, — серьезно ответил Мамука.
Савелий в очередной раз поразился мудрости местных жителей.
Ступенька–другая, — и в опустившихся сумерках взору гостей открылась замечательная картина, заслуживавшая кисти художника. На большой поляне с аккуратно скошенной травой стоял внушительный красивый дом. Нижняя его часть была каменная, верхняя — из дерева.
Справа и слева дом окружал великолепный сад, где обильно произрастали всевозможные фрукты: груши, персики, яблоки, абрикосы, инжир, кизил, алыча. Невдалеке зеленела беседка, увитая лозой, усыпанной огромными гроздьями спелого винограда. Чуть дальше виднелись аккуратные ряды кукурузы, увитой плетями фасоли.
«Фасоль здесь всегда сажают вместе с кукурузой, чтобы поднималась вверх по стеблю», — вспомнил Савелий чей‑то давний рассказ.
Еще дальше, на изумрудном склоне горы, паслась большая отара овец. Судя по всему, она принадлежала дяде Ушанги. Так же, как и многочисленные куры, гуси, утки и индюшки, наполнявшие разноголосым шумом птичник. Все это добро охраняли несколько здоровенных лохматых овчарок на цепях, пропущенных через длинную проволоку, по всему периметру опоясывавшую это богатое хозяйство.
Еще чуть в стороне, по скале бежал быстрый ручеек. Взглянув на прохладную воду, Савелий вспомнил, что давно ничего не пил, и его жажда усилилась.
Приблизились к дому. Дом был стаp, но крепок. Такой же, как и его хозяин, вышедший приветствовать гостей. Кряжистый мужчина, с большими трудовыми ладонями, он уверенно стоял на земле своих предков.
Дядя Ушанги, двоюродный брат бабушки Мамуки и Элгуджи и, если верить им, прославленный тамада всего Панкиси, спустился с крыльца. Он стоял, опираясь на столбик, к которому был привязан маленький ишачок. Сумки, навьюченные на терпеливое животное, были наполнены овощами и фруктами. Очевидно, старик Ушанги только что вернулся из сада.
Дяде Ушанги было где‑то между шестьюдесятью и ста двадцатью годами. Его лицо покрывали морщины, но в глазах играли веселые искорки. Чувствовалось, что в старом теле живет дух здорового и жизнерадостного человека. Своими еще сильными руками он обнял младших родственников. Затем протянул руку Савелию, внимательно посмотрев ему в глаза.
Нашего гостя зовут Сэм, дядя Ушанги, — произнес Мамука, с почтением склонившись к старику. — Он журналист, из далекой Америки.
А по–русски он говорит?
Мамука замешкался.
Говорю, хотя и не очень хорошо, — пришел к нему на выручку Савелий.
Тогда пусть молодые люди займутся делом, а вы будете отдыхать. Не желаете ли чего‑нибудь холодного с дороги? — предложил хозяин.
Савелий так красноречиво посмотрел на источник, искрящийся свежей влагой, что дядя Ушанги понял все без слов. Он тут же дал Мамуке медный ковшик и произнес несколько слов по–грузински. Элгуджи немедленно принялся разгружать ишачка.
Дядя Ушанги неторопливо направился к беседке, рядом с которой курился мангал и стояли большие корчаги с замаринованной бараниной. Длинный стол был заставлен объемистыми глиняными кувшинами с вином и буквально завален овощами и фруктами. Рядами стояли глубокие миски с разнообразными блюдами.
Мамука проводил Савелия к источнику. Вода оказалась божественной. Савелий подставил голову, а Мамука неторопливо поливал его водой. Савелий глубоко дышал, стараясь впитать волшебную силу горной воды. Затем подставил рот под прохладную струю и долго жадно пил.
Дядя Ушанги сказал, что скоро гости соберутся, — проговорил Мамука. — Они приглашены на наш скромный праздник.
Г ости? — нахмурился Савелий.
Не волнуйтесь, батоно Сэм, — поспешил успокоить его Мамука. — Все — местные жители, грузины. Так, выпьем, покушаем, песни споем…
Может, и танцы будут? — пошутил Савелий.
Будут, — серьезно ответил Мамука, протягивая полотенце из плотной ткани. — Зурначи придут, старики из соседнего села. Молодые теперь не играют на зурне. Молодые могут только радио слушать.
Вернулись к столу. Дядя Ушанги стоял несколько поодаль и критическим взглядом осматривал накрытую «поляну». Савелий тоже взглянул и удивился. Еды и вина было столько, что и большая компания не справится с ней за неделю.
Еды никогда не бывает мало, — дружелюбно произнес дядя Ушанги, ответив на незаданный вопрос, внимательно следя за выражением лица гостя. — Зато вина вечно недостает. Но у меня в подвале стоят еще четыре бочки с добрым вином по триста литров. Хватит, чтобы достойно встретить дорогих гостей.
От мангала шел одуряющий запах жаренной на открытом огне баранины.
Гости не заставили себя долго ждать. Они приходили по двое, по трое. Народ преимущественно в возрасте самого дяди Ушанги, молодых было мало. Каждый приносил что‑то с собой, никто не пришел с пустыми руками. Видно, так принято в здешних краях. Кто нес огромную запечатанную бутыль с чачей, кто — охапку веток с висевшими на них золотисто–оранжевыми плодами хурмы, а кто и с собственными специями.
Пришли и несколько совсем древних старцев, поддерживаемых под руки более молодыми родственниками. Они принесли музыкальные инструменты и сложили их на отдельный стол. Когда все перездоровались, перецеловались и обнялись, дядя Ушанги встал во главе стола, на место тамады.
