Чтобы избавить тебя от лишних трат и хлопот, я все оформила официально на твое имя и заверила нотариально, о чем под пакетом имеется документ. Эти безделушки стоят больших денег: не продешеви! Часть из них досталась мне от моего деда, часть привез с войны мне в подарок мой любимый супруг.
К большому моему огорчению, Господь не дал нам с Лешенькой детушек, а потому тебя, мой Арик, я и считаю своим сыном.
У меня осталась к тебе только одна просьба, если она тебя не сильно затруднит. Поставь нам с Лешенькой на нашей общей могилке памятник по эскизу, который ты тоже найдешь под нотариальным документом: расходы на памятник покроет мой страховой полис. Он лежит там же.
Думаю, что три миллиона рублей покроют все траты, еще и на помин наших душ останется.
И последнее…
Милый Арик, очень бы хотелось с тобой встречаться хотя бы раз в году — на наш с Лешенькой день рождения: мы с ним родились в один день, 15 августа. Год не ставлю, чтобы ты не ужаснулся тому, с какой древней старухой тебе приходилось общаться! Шучу…
Впрочем, зачем тебе знать год моего рождения? Мы ж с Лешенькой теперь обрели бессмертие!
Надеюсь, я не очень утомила тебя ?
Еще раз спасибо!
Да хранит тебя Господь!
Твоя вечная мама Катя».
Читая это послание с того света, Аристарх так расчувствовался, что на его глазах выступили слезы. Даже себе он не мог объяснить, почему его тянуло к этой старушке. Нет, «мама Катя», как он называл ее, ошиблась: ему нисколько не было в тягость навещать женщину, оставшуюся одинокой до конца дней своих. То ли в детстве Аристарху недодали материнской ласки и любви, то ли он на собственном опыте узнал, как страшно жить в этом недобром мире одинокому человеку.
Ведь, по существу, и сам Аристарх, несмотря на жену и сына (у которого тоже были проблемы с женским полом, а потому он продолжал жить с родителями), был одинок. А одиночество в толпе среди людей в большом городе (и это давно известно в психиатрии) гораздо страшнее, нежели обычное одиночество.
Ни он жену не любил, ни она его, впрочем, как и их сын, не любивший никого. Каждый из них жил собственной жизнью, замкнутый в себе, близко не подпуская к себе никого, даже родственников. Они могли месяцами не разговаривать друг с другом, ограничиваясь односложными обращениями, когда без этого совсем нельзя было обойтись.
Более того, даже их небольшая двухкомнатная квартирка была негласно поделена между ними.
Большую комнату, как водится, занимал хозяин дома, в меньшей расположился сын, а кухней безраздельно владела хозяйка. Причем никто из них не нарушал покоя других. Они жили столь тихо и бесшумно, что порой даже не знали, кто из них находится в квартире.
По всей вероятности, именно это и заставляло Аристарха навещать старую женщину, которая души в нем не чаяла и все время говорила ему нежные и ласковые слова.
«А доброе слово и кошке приятно!..»
Вновь и вновь перечитывая письмо с того света, Аристарх Петрович испытывал такую тоску, что щемило сердце. Просидев так больше часа, он ощутил ломоту в спине и впервые взглянул на увесистый сверток в сейфе. Машинально взяв его, он с удивлением почувствовал его тяжесть.
«Не менее килограмма…» — машинально определил он и медленно развернул.
Его глаза мгновенно засветились алчностью, а сам он ощутил почти сексуальное возбуждение: перед ним лежало настоящее сокровище.
Диадемы, браслеты, подвески, ожерелья, кольца. И все они были усыпаны старинной работы бриллиантами, которые переливались даже в свете настольной лампы. Почему‑то ему и в голову не пришло, что они могут оказаться поддельными.
Аристарх Петрович не мог себя причислить к знатокам драгоценных камней, но даже он понял, что перед ним лежат вещи, которым могут позавидовать многие международные аукционы драгоценностей.
Как‑то он оказывал небольшую услугу одному ювелирных дел мастеру и на следующий день, предварительно договорившись о встрече, отправился к нему, прихватив несколько украшений покойной родственницы. Увидев это великолепие, ювелир, попросив помощника его не беспокоить, закрыл дверь на замок и с удивлением спросил:
Аристарх Петрович, вы что, без всякой охраны привезли такие ценности?
Охрана в машине, — нашелся Молоканов, — что скажете?
Они «черные»? — поинтересовался ювелир, уверенный, что хорошо погреет руки.
Ну что вы, Генрих Соломонович, на каждое изделие имеется официальный документ, скрепленный нотариусом! — ответил новоиспеченный богач.
Очень хорошо, — без особого энтузиазма произнес тот, — вещи великолепные и в прекрасном состоянии. — Понимая, что перед ним сидит представитель Администрации Президента, ушлый еврей не осмелился морочить посетителю голову. — Если вам срочно нужно их продать — это одно, если нет, то можно подыскать достойного покупателя.
В первом случае будут большие потери?
Ну, учитывая, что вы в свое время не отказали мне в услуге, десять — пятнадцать процентов, не больше…
В эти десять — пятнадцать включены ваши услуги?
Что вы, уважаемый Аристарх Петрович, у меня и в мыслях не было наживаться на друзьях! — довольно фальшиво заверил тот.
И Молоканов понял, что Генрих Соломонович себя не обидит. Когда он услышал, какую сумму получит, то даже не стал торговаться.
Около шестисот тысяч долларов получил Аристарх Петрович за эти «безделушки», которые столько десятилетий лежали мертвым грузом в тайнике «милой старушки»…
Первым делом он связался со знакомым архитектором, вручил ему эскиз памятника покойной родственницы и договорился, чтобы тот взял на себя все хлопоты не только по его изготовлению, но и по установке на могиле…
За пару дней до истечения срока, оговоренного в «протоколе о намерениях», Аристарх Петрович лично съездил в Сибирь за своим партнером, заключил с ним уже официальный договор, и в тот же день они вдвоем вылетели в Москву…
Глава 10
«Норд–Ост» — всеобщая боль
После просмотра привезенной Широши кассеты Бешеный заснул умиротворенно и безмятежно.
И приснился ему его сын…
Вот они с маленьким Савушкой наперегонки бегут по песчаному пляжу у самой кромки прибоя, и теплая волна ласкает их босые ноги.
Догоняй, сынок! — радостно кричит Бешеный.
И Савушка, счастливый оттого, что рядом отец, устремляется за ним.
Сейчас, папка, только не быстро беги: я же еще не такой большой, как ты! — рассудительно кричит он, изо всех сил пытаясь не отстать.
Ты маленький, а я старый! — смеется в ответ Бешеный.
Никакой ты не старый, — возражает паренек, — ты, папка, самый сильный на земле!
