— Небось, папка подарил на день рождения? — недобро спросил конопатый паренек.
— У меня нет папки! — нахмурился Сема.
— Тогда мамка! — подхватил тот.
— У меня и мамки нет! — тихо прошептал Сема и со вздохом опустил голову.
— Сирота, что ли? — недоверчиво спросил конопатый.
— Выходит так… — кивнул Сема.
— Тогда откуда такой чемоданчик? — с завистью спросил вдруг тот.
— Мама с ним на работу ходила, пока… не умерла! — на глазах Семы появились непрошеные слезы.
— И чего привязались к пацану? Дайте ему в себя прийти! — вступился вдруг за новенького паренек, у которого не было одного переднего зуба и почты каждый его звук сопровождался забавным присвистом, он похлопал Сему по плечу и протянул руку: — Федором меня зовут…
— А меня Семой… — отвечая на рукопожатие, ответил Сема, и спросил: — Чего они пристали?
— Не обращай внимания: здесь всех новеньких так встречают… Пошли, покажу тебе наш детский дом… — он обнял его за плечи и повел в сторону самого большого строения. — Знаешь, Сема, как только ты получишь детдомовскую форму и сандалии, свой костюмчик и ботинки ты спрячь в чемоданчик…
— Зачем это? — удивился Сема.
— Хочешь, чтобы тебя шпыняли? Зачем выделяться? Или не понятно? — совсем по–взрослому ответил Федор.
— Не понятно! — упрямо заявил Сема.
— Если не понятно то, о чем я толкую, — он пожал плечами, — то сними для того, чтобы одевать только по праздникам: когда еще такую одежду кто купит… — Федор, несмотря на малый возраст, нашел правильный психологический подход к новичку, который чем-то пришелся ему по душе.
— Ну, если так… — нехотя протянул Сема и неожиданно спросил: — А зачем ты за меня вступился? Ведь у меня ничего нет…
Федор посмотрел ему в глаза, пытаясь понять: шутит новичок или нет, а когда понял, что нет, недовольно бросил:
— А ты что, привык к тому, что с тобой дружат только за что‑то?
Сема ничего не ответил и снова виновато опустил глаза книзу: впервые ему был так стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю. Вероятно, именно в тот момент он и дал себе слово, что никогда не будет дружить с кем‑то за что‑то.
Он взглянул на Федора и тихо сказал:
— Спасибо тебе, Федя!
— За что? — удивился тот.
— За то, что ты… — он запнулся, пытаясь отыскать подходящее слово, но оно никак не находилось, и он выпалил: — Такой!
— Какой? — хитро улыбнулся Федор.
— А такой! — Сема рассмеялся и шутливо ткнул его в грудь указательным пальцем.
— Догоняй, друг Сема! — выкрикнул Федор и, весело рассмеявшись, устремился к входу в здание…
— Погоди! — выкрикнул Сема и …
Проснулся оттого, что затекла шея…
Глава 18
НА ЭТАПЕ
В «воронках» ехали чуть более часа и вскоре остановились, судя по специфическим звукам, на железнодорожном вокзале. По одному, выкрикивая фамилии, их высадили на перрон, в самом конце огромного состава.
Перрон плотным кольцом оцепили автоматчики с немецкими овчарками, которые постоянно лаяли только на спецконтингент. Бывалые зэки поясняли, что у зэков специфический запах, на который специально и натаскивают сторожевых собак.
Кроме автоматчиков, чуть поодаль, прямо за их цепью, стояли цивильные горожане. Их было с десяток, не более. В основном пожилые мужчины и женщины.
Автор уверен, что эти люди наверняка не понаслышке были знакомы и с «воронками», и с автоматчиками, и с овчарками. Кто‑то сам прошел лагеря и тюрьмы, у кого‑то в места не столь отдаленные окунались родственники.
В те времена довольно расхожей была фраза, наверняка рожденная в недрах правоохранительных органов:
«Половина людей уже сидит в местах не столь отдаленных, а другая половина ПОКА ЕЩЕ находится на свободе!»
Эти люди стояли единой стеной и молчаливо взирали на происходящее. Судя по их недвусмысленным взглядам, сразу становилось ясно, кому они сочувствуют, а на кого взирают с презрением.
— На корточки! Сели на корточки! — просипел простуженным, а может быть, и осипшим от вчерашнего перепоя, голосом начальник конвоя, отвечающий за доставку осужденных, после чего прохрипел: — Шаг влево, шаг вправо считается, как и прыжок вверх, за побег, и огонь открывается конвоем без предупреждения!
Его гортанный, противный, да к тому же еще и осипший голос, сопровождаемый окающим акцентом, взбаламутил овчарок, и те принялись лаять неистово, до хрипоты.
В положении «на корточках» осужденных промурыжили более часа: начальник конвоя, доставивший осужденных на вокзал, долго сверял документы с начальником конвоя, принимающего этих осужденных.
Наконец, все у них сошлось, и начальник конвоя принимающей стороны, упитанный коротышка-капитан, громко скомандовал с окающим акцентом:
— Внимание! Всей группе осужденных приготовиться к посадке в вагон! Слушать команды офицеров и не допускать никакой самодеятельности!
В этот момент громко прозвучал автомобильный гудок и к перрону подъехали еще четыре «Черных Маруси».
Коротышка–капитан бросил взгляд на свои часы, чертыхнулся с досады, потом вновь осмотрел первую группу, с которой, хотя и с трудом, уже разобрался, хотел уже отменить приказ об их посадке, но тут увидел спешащего к нему стройного майора из первого «воронка»: судя по всему, начальника конвоя, сопровождающего вторую группу.
Коротышку–капитана почему‑то задели за живое его до блеска начищенные сапоги и отутюженная форма, но он терпеливо решил дождаться, что тот скажет в оправдание их опоздания.
— Товарищ капитан, в пробку попали, потому и опоздали! — виновато пояснил тот.
И эта «школьная» отговорка вконец вывела из себя осипшего капитана:
— Опоздали, значит, ждите своей очереди! — злорадным голосом отрезал он.
— Но, товарищ капитан… — воскликнул майор, уверенный, что сумеет уболтать капитана и тот ему не откажет.
— Нет, товарищ майор! — ехидно усмехнулся капитан. — Ждите своей очереди: я не могу держать группу, которая прошла процедуру проверки документов и ожидает посадку в вагон! — оборвал капитан, подумал, что чуть зарвался, так разговаривая со старшим по званию, и миролюбиво пояснил: — У меня нет лишних автоматчиков для охраны!
Среди осужденных прошелестел одобрительный рокот: все давно уже устали сидеть на корточках и рады были как можно быстрее оказаться в вагоне.
