— Я бы забрал её с собой домой, — сказал Млей.
— Больше ты бы ничего не забрал? — поинтересовался
я.
— Больше ничего, — вздохнул Млей. — Разве что
борщ и шоколадные кексы. Ты пробовал?
— Нет. — Я отвернулся к окну. Я всё ещё был
недоволен тем, что Млей украл у меня капсулы. Но теперь я по крайней мере понимал
его — нам действительно нужно было прославиться, чтобы выполнить свою миссию на
Земле. Можно, конечно, стать певцом, а не бизнесменом…
— А если стать певцом? — спросил я. — Как
Тимати?
— Я уже думал, — ответил Млей, сворачивая к нашей
гостинице, — но это слишком большой энергетический расход — держать под
гипнозом целые стадионы фанатов. Не говоря уже о миллионах телезрителей. Мы не
сможем.
— Жаль, — сказал я и сделал рукой несколько
рэперских движений.
— Эй, чувак! — подхватил Млей. — Делай как я!
— Мы прилетели с другой планеты, — начал я читать
рэп.
— Мы научились здесь жрать конфеты! — продолжил
Млей, отбивая ритм рукой.
— Давай скорей размножаться с тобой! — пропел я.
— Я — твой герой! Я твой герой! Последнюю строчку мы
повторили хором два раза.
Глава 11
Любочка рыдала в кабинете Млея.
— Откуда ты знал?! — повторяла она сквозь слёзы.
у Любочки диагностировали неизлечимую болезнь.
Она сидела на полу в своём безупречном белом брючном костюме
и рыдала так некрасиво, как только может рыдать человек, узнавший о том, что
скоро умрёт.
— Я чувствовал, — тихо сказал Млей.
Любочка почему-то всегда верила в земную справедливость; она
работала с утра до вечера и добилась в жизни особого положения; она не покладая
рук ухаживала за собой: массировала тело, питала лицо — и просто отлично
выглядит, так почему же именно сейчас, когда, возможно, она впервые в жизни
влюбилась, именно сейчас она должна умереть!
— Как это «чувствовал»? — Она подняла на него свои
заплаканные несчастные глаза.
Млей хотел ей всё рассказать, он уже заготовил первую фразу:
«Любочка. Я — инопланетянин», — но не стал. Он сел рядом с ней на пол и
крепко прижал её к себе.
— Я умру? — спросила Любочка сквозь слёзы.
Млей кивнул
— Я не хочу! Я не хочу умирать! — Она пыталась
прижаться к нему всем телом, ей казалось, что она может спрятаться, укрыться в
его объятиях — надёжно, от всех, и прожить вот так, тихонечко, без всяких
беспокойств и без внешней мишуры. Ей бы так этого хотелось!
— Спаси меня! — попросила она. Млей молчал.
И она снова впилась в него своими бездонными, как горе,
глазами.
— Ты любишь меня? Ведь правда, любишь? —
прошептала она, и Млей понял, что второй смертный приговор она бы уже не
выдержала.
— Люблю, — сказал Млей. И поцеловал ее в мокрый от
слез нос.
И Любочка заплакала ещё горше, потому что теперь она теряла
на Земле не только свою жизнь, но и свою любовь.
— Хочешь, я тебя на машине покатаю? — спросил
Млей.
— Нет. Посиди просто со мной, — попросила она.
— Хочешь чаю?
— Я не хочу чай, разве ты не понимаешь?! — Она
говорила так тихо, что если бы на месте Млея был обычный человек, он бы её не
услышал.
— Ты придёшь ко мне на похороны? — Её лицо было
таким мокрым, что слёзы уже не катились по нему, а, смешиваясь друг с дружкой,
образовывали небольшие печальные озёра — в ложбинке на шее, на полу,
на руке Млея.
— А как ты хочешь? — спросил Млей.
Она помолчала, а потом ещё крепче обняла его за шею.
— Приходи. Обязательно.
— Приду. И знаешь что?
— Что? — Она посмотрела на него с такой надеждой,
что Млей отвёл глаза.
— Умирать не больно, — сказал он. Она кивнула. С
благодарностью.
— Я тебе расскажу, а ты мне верь. Хорошо?
— Хорошо. — Она снова всхлипнула.
— Ты не умрёшь. Никогда. Просто это будет жизнь в
другом качестве. Проблема в том, что люди, попадающие на нижние подпланы, чаще
всего думают, по инерции земной жизни, — о плохом. О меркантильном,
эгоистичном. И все эти мысли мгновенно обретают мускульную плоть. Никакого ада
в тонких мирах не существует. Каждый умерший самостоятельно, своими помыслами
строит себе отдельный ад или рай. Главный чёрт всегда и во всём — сам человек. Вот
почему вам важно научиться на этом свете всегда думать только о светлом,
радостном, хорошем. Понимаешь?
Она кивнула.
— Ты подумала: где мои руки? Ноги? Где мои белоснежные
костюмы? И всё сразу появилось.
— Здорово! — улыбнулась она.
— А если ты подумаешь, например, о своей тяжёлой работе
на заводе — и будешь целую вечность безрадостно спешить к скрежещущим станкам…
— Я не работаю на заводе, — сказала Любочка даже
немного кокетливо. — Я люблю свою работу.
— Вот и хорошо, — похвалил Млей. Любочка попросила
его остаться с ней на ночь. На двух машинах они подкатили к гостинице.
Она уехала рано утром, на рассвете. Собиралась очень тихо,
чтобы не разбудить Млея. На секунду остановилась перед письменным столом, но
поборола в себе искушение оставить записку — всё уже было сказано, и решение
принято. Это решение далось ей нелегко, и её любимый о нём никогда не узнает.
Он должен её запомнить такой, какой видел сегодня ночью — земной, живой,
красивой.
Когда стук её каблучков стих в коридоре гостиницы, Млей
встал и запер дверь на ключ.
Ему надо было сдать шарики на анализ.
— Поехали на Ленинградку, — сказал я, заходя к
Млею в номер.
— Зачем? — спросил Млей, изучая показатели. Они
были в норме.
— Я прочел в газете, что Ленинградка — центр продажной
любви. У нас же есть деньги. Значит будет и любовь. Так?
— Так, — согласился Млей.
Он сел за руль. Я и сам хотел попробовать управлять земным
транспортным средством, но побоялся, что Млей снова не будет со мной
разговаривать. И поэтому не стал спорить.
Мы так и ездили без номеров. И нас действительно никто не
останавливал. Сначала я думал, что придётся настраиваться на ментальную волну
каждого встречного гаишника — чтобы он видел свой идеал водителя, у которого
все документы в порядке, и пропускал нас. Но Млей сказал, что феномен гаишника
изучал Йоко из первой экспедиции, после своего провала. Идеальный водитель для
гаишника — это тот, у кого нет ни одного документа, который только что выпил
бутылку водки не закусывая, а утром получил зарплату.
