Поэтому мы не прибегали к гипнозу, но спокойно
путешествовали по городу. В новенькой, блестящей машине. Каких, если не соврал
продавец, в Москве больше ни у кого не было.
— Смотри, — сказал Млей где-то в середине
Ленинградки, — это гражданин Сириуса!
На обочине дороги стоял типичный сириусянин с вытянутой, как
яйцо, головой и огромными, на поллица глазами. Своей тоненькой длинной рукой он
пытался остановить проезжающие мимо такси.
Машины не останавливались, обдавали его грязью, он
поворачивался, смотрел им вслед и ругался. На его тоненьких белых ногах были
надеты синие резиновые сапоги.
Мы остановили машину и подошли.
Как это записано в своде законов Межгалактического
Путешественника, мы встали напротив него, приложив к голове правую руку, и я
произнёс:
— Мы граждане планеты Тета. Поговори с нами.
Он неохотно приложил к своей яйцеподобной голове руку и
проговорил, не сводя глаз с дороги:
— Я гражданин Сириуса. Я согласен на контакт. — И
тут же снова вытянул руку, останавливая такси. — Вообще не
останавливаются, — пожаловался он.
— Может, тебя подвезти? — предложил я.
— Ой, — обрадовался сириусянин, — а можно?
Мне в Шереметьево.
Он сел назад.
— Меня зовут Ха.
Мы с Млеем представились.
Ха попал в катастрофу. Что случилось с его кораблём, он не
знает. Последнее, что он помнит — как в корабле потух свет и ремни катапульты
врезались в его тело. Очнулся он уже тут, на Ленинградке.
— Устроился на работу, — рассказывал Ха,
протягивая тонкие руки к кондиционеру и грея их одну о другую. Я подрегулировал
температуру в салоне, чтобы ему проще было согреться.
— Кем? — обернулся к нему Млей.
— Инопланетянином. На фирму. — Он вытащил свои
ножки из сапог и поджал их под себя. — Ношу рекламный щит. «Дублёнки тут».
Платят, конечно, мало, но комнату снять удалось.
Он достал из сапога портативное жидкокристаллическое
переговорное устройство.
— Аккумулятор сел, — пожаловался Ха, — на
связь не могу выйти. У вас какая зарядка?
Я взял его рацию и покрутил в руках.
— Нет, не знаю. У нас другая, — сказал я.
— Вот чёрт! И из них никто не знает, я уже во все
магазины электроники заходил, они говорят завезут на следующей неделе! Врут! Я
тут уже полгода торчу!
— А в Шереметьево зачем? Встречаешь кого? —
спросил Млей.
— Да нет, карта же у меня! — обрадовался Ха и
достал из сапога свёрнутый в трубочку листок. — Вот! Межпланетная карта
чудом оказалась у меня в руке, когда я катапультировался. — Он протянул
нам листок.
— И что? — не понял я.
— Вот, езжу в Шереметьево каждый день. На такси вся
зарплата и уходит. Показываю им карту, говорю: мне сюда. Вот же, всё ясно
нарисовано: вот Земля, вот Сириус.
— А они? — спросил Млей.
— Говорят, завтра приезжайте, наладим сообщение с вашим
Сириусом. А один раз даже в сумасшедший дом звонили. Ну точно, нет
аккумуляторов?
— Нет, Ха, точно нет, — заверил его я.
— А вы как устроились? — спросил он, убирая
переговорное устройство обратно в сапог.
— Нормально, — неопределённо ответил Млей, —
в гостинице, на Рублёвке.
— Круто, — согласился Ха. — А у меня в
комнате потолок протекает, и тётя Зоя за стенкой так пьёт, что, боюсь, у неё
белая горячка начнётся. И она весь наш дом или сожжёт, или ещё чего… Я уже ей и
милицией угрожал, ничего не помогает… А вы когда обратно?
— Через шесть месяцев, — сказал Млей.
— Я, может, с вами полечу. Всё-таки от Теты до Сириуса
ближе. Да, точно, я с вами, договорились?
— Договорились, — кивнул я. — А много у вас
на Ленинградке продажной любви?
— Много! Только какая это любовь! Дождётся девка, пока
заснёшь, да все карманы обчистит! У меня-то, хорошо, карманов нет, но ребята
рассказывали такие истории! А любовь у них только с их сутенёром.
Мы подъехали к Шереметьеву.
— Вы езжайте, — сказал Ха. — Не ждите меня:
может, сегодня улечу.
— А если не улетишь, как тебя найти-то? — спросил
Млей.
— Вот где вы меня взяли, я там каждый день, с 9 до 6,
кроме воскресенья. И плакат на мне: «Дублёнки тут». Мимо не проедете, я ещё
внимание привлекаю: прыгаю и всё такое…
— Ладно, — пообещал я, — найдём.
— Счастливого пути! — на всякий случай сказал
Млей.
— Спасибо… А если не улечу, слушайте, рублей пятьсот не
найдётся?
Я дал ему денег. Ха пообещал вернуть.
Сзади уже сигналили машины. Ха быстро юркнул в своих
резиновых сапогах в стеклянные двери зала вылетов.
— Домой полетит… — сказал я.
— Да, — вздохнул Млей. Парковщик недовольно махнул
палочкой, и Млей нажал на газ.
Глава 12
Я ждал продавца у стеклянных дверей. Как обычно. И он, как
обычно, ждал меня тоже.
Уже не стесняясь, как раньше, радостно подбежал ко мне,
схватил меня за руки и закружил в танце.
Люди, обедавшие в ресторане напротив, смотрели на нас и
улыбались.
Не улыбалась только одна женщина. Она была в светлом плаще и
шёлковом платочке на шее.
Она во все глаза смотрела на своего мужа. И на женщину рядом
с ним. На ту, из-за которой всё так изменилось в их семье. Её муж — такой
родной, такой близкий человек! — вдруг стал совершенно чужим. Нет, он её
не обижает, конечно. Но — эта безразличная вежливость, этот отсутствующий
взгляд и эта вечная улыбочка, блуждающая на губах… улыбочка, посвященная НЕ ЕЙ.
Она не знала, зачем пришла сюда. Зачем хотела убедиться в
том, что могло оставаться лишь догадкой… которую можно прогнать от себя… или
забыть…
Продавец потащил меня за руку к лифту, вниз, и там — в
цветочном киоске — подарил мне огромный букет георгин.
Цветы здесь были очень дорогие, и ему пришлось заранее
договариваться с девочками, но они всё поняли, пошли на встречу, — и вот
теперь его любимая радостно прижимает букет к груди. Он пригласил меня в кафе,
а я, опустив глаза, сказал, что хотел бы остаться с ним наедине. Если он,
конечно, не против.
— Нет, не против! — воскликнул продавец.
Он заволновался, руки его вспотели, мысли носились в голове,
как люди во время землетрясения — беспорядочно и отчаянно. Он понимал, что
такой шанс упускать нельзя: сама предложила! А если не придёт домой ночевать,
что он скажет жене? Ничего не скажет, просто не придёт! Но у неё давление… Где
же они могут побыть наедине? На даче у напарника!
