— Командир взвода младший лейтенант Петров.
— Как тебя зовут, младший лейтенант? — спросил Ерожин.
— Саней, — ответил Петров и покраснел.
— Саня, я приехал издалека. Мне нужно поговорить с хозяйкой дома. Поговорить неофициально. Она не совершила никакого преступления, но может обладать полезной информацией. Увидев меня, женщина укрылась в доме. Она явно напугана, раз вызвала наряд по телефону. Постарайтесь ее успокоить и попросите выйти сюда. Дальше я справлюсь.
Ерожин остался возле своего джипа, ребята пошли исполнять его поручение. Минут через пять они вернулись вместе с Шурой. Шура продолжала испуганно озираться. В глазах женщины читались боль и страх.
— Шура, это я, Петя Ерожин. Помнишь, мы с тобой и Вахидом гуляли целых две недели, — как можно мягче начал Ерожин.
Шура пристально оглядела мужчину. Ерожин тоже не так уж сильно изменился. Понемногу лицо женщины приняло осмысленное выражение. Потом возникло что-то вроде улыбки, но улыбки жалкой и виноватой:
— Петя? Припоминаю. Да, вспомнила, — наконец твердо признала Шура.
— Подполковник милиции Петр Григорьевич Ерожин, — отрекомендовался он.
— Мы можем отбывать? — спросил младший лейтенант.
— Свободен, Саня, — улыбнулся Ерожин.
Ребята уселись в свой УАЗ и, лихо развернувшись, быстро укатили. Ерожин и Шура постояли друг против друга, затем женщина, словно опомнившись, пригласила гостя в дом.
Ерожин устроился в гостиной и огляделся. Все говорило о полном достатке семьи — и японский телевизор, и добротная мягкая мебель, и музыкальный центр. Шура поставила на стол блюдо квашеной капусты. Ерожин спохватился, выбежал во двор и вернулся с корзиной.
— Вот, тебе из Азии гостинцев привез. Хорошо из рук корзину не выбили. Успел поста вить, — сказал Ерожин, вытаскивая узбекские дары.
— Ты уж меня извини, Петенька. Нервы ни к черту. Вот и устроила истерику. — Шура хотела еще что-то сказать, но в это время в соседней комнате заплакал ребенок. Шура метнулась туда и вернулась с малышом.
— Твой? Не поздновато ли надумала? — удивился Ерожин.
— Внук, — гордо сообщила Шура.
— Выходит, ты у нас бабулька? Не похожа.
За тобой небось мужики вовсю ухлестывают.
Очень складная бабенка, — сделал комплимент Ерожин.
Шура начала отходить. Выражение страха и растерянности сменила довольная улыбка.
Комплимент пришелся кстати, и Шура сразу похорошела. На столе прибывало. За огромным копченым лещом появились жареная курица, язык, иноземная колбаса и огурцы собственного посола.
— Куда столько? Я же не крокодил! — воскликнул Петр Григорьевич, с ужасом наблюдая за действиями хозяйки.
— Чем богаты, — ответила Шура, продолжая вносить яства. Наконец и она уселась, протянув Ерожину ледяную бутылку шведской водки.
— Открывай.
Малыш, пребывая у Шуры на руках, потянул ручонки к бутылке.
— Силен, — усмехнулся Петр Григорьевич, отвинчивая крышку. — Пожалуй, рановато.
Выпили по рюмке, Шура унесла малыша и, вернувшись, спросила, указав на узбекские гостинцы:
— От него?
— Я прямо из Ташкента, но об этом потом. Расскажи про себя. Живешь, вижу, неплохо, — ушел от вопроса Ерожин. Он хотел дать женщине успокоиться. Рассказ про трагическую гибель Вахида мог снова ее напугать.
— Что рассказывать? Замуж вышла. Мужа люблю. Вы с ним похожи. Алексей такой же поджарый и белобрысый. Солидности не нажили, что ты, что он. Мальчишки. Ты ешь. Закусывай и наливай.
Чистая европейская водка пилась легко, не оставляя сивушного духа. Ерожин отломил леща и с удовольствием отведал жирную розоватую мякоть.
— Откуда лещ?
— Вон река, за забором, — махнула рукой Шура.
— Кто рыбак? Муж?
— Сын, Антон. Он у меня заядлый и добывчивый. Никогда с пустыми руками не воротится И не браконьерит. Ловит честно, — не без гордости за чадо ответила Шура.
— Сколько сыну? — поинтересовался Ерожин, уплетая закуски.
— Двадцать один в марте стукнуло. — Шура положила Ерожину на тарелку куриный окорочок и налила водки.
— И уже женился? — покачал головой Петр Григорьевич.
— Пускай. Девочка очень хорошая. Такую можно больше и не повстречать. И умница, и хозяйка. Вот учится, я и забрала Лешку. Они в городе живут. Антон с отцом работает. Фирма у нас. Стройматериалами торгуем. Налоги душат, но мой Алексей молодец, справляется.
Нам хватает.
Ерожин решил, что Шура уже успокоилась и можно понемногу переходить к делу. Он чокнулся с хозяйкой, махнул рюмку и, закусив огурчиком, спросил:
— Ты мне ничего про свою узбекскую работу рассказать не хочешь?
Шура сразу напряглась. Внимательно взглянула в серые ожидающие глаза Ерожина и вдруг расплакалась.
— Никак, и ты за моим грехом приехал?
Сколько ж я через него натерпелась. Вот он уже мне где, этот грех.
Ерожин ждал, пока Шура успокоится. Женщина перестала всхлипывать, вытерла лицо.
— Пора виниться. Арестуешь? — спросила Шура и по-детски жалобно поглядела на гостя.
— Я тебя арестовывать не собираюсь. И лет много прошло. За давностью уголовной ответственности ты нести не будешь. Я московское дело раскручиваю, потому и пришел. Помощь твоя нужна.
— Ладно, слушай. Подменила я дитя Вахиду. Хотела отомстить. Молодая была, обидчивая. Бросил он меня. Я пустая была, бездетная.
Антон мне тоже от мужа достался. Но он мне ближе всех родных. Я как рассуждала? Подменю дитя на русского. Вахид жену заподозрит, и не будет у них счастья. Дура я. Через свой грех ни одного дня спокойно не прожила, все расплаты боялась. И пришла расплата.
Почему я такая пуганая? Полтора месяца назад, нет два, начало марта было. Только верба раскрылась.
Шура задумалась, словно заново переживая весь ужас того дня. Ерожин понял, что приехал не впустую. Он напрягся, как напрягается легавая, взяв стойку на дичь, но не торопил Шуру и не перебивал. Петр Григорьевич видел, что женщине и самой необходимо выговориться. Тяжело нести одной этот камень.
— Четверг был. Я потом подумала, что не случайно. Это их день, басурманский. Аллах меня и наказывает. Я встала рано. Внука к врачу нужно было везти. Поехала в город. Все в поликлинике обошла. Всем врачам его показала. Мальчика хвалили. Я, довольная, с коляской к машине. А меня девушка останавливает:
«Вы в кабинете карту оставили. Надо в регистратуру отнести». Мне невдомек. Возвращаюсь, никакой карты нет. Карты сестра носит.
