Трактор повернул налево. Глеб крутанул руль вправо и через минуту встал у забора последней избы. Ни света в окошках или других признаков жизни пассажиры «Сааба» не обнаружили. А выйдя из салона, оглядели темные очертания никитинской крыши с трубой, искрящийся под лунным светом нетронутый снег и ощутили звенящую тишину.
— Ой, не нравится мне все это… — запричитала Вера, направляясь с Валей к крыльцу.
Петр Григорьевич и Глеб остались возле автомобиля. Пассажирки уже успели рассказать сыщикам об удивительной телеграмме, которой Дарья Ивановна Никитина приглашала дочь и внучку.
— Для свадьбы тут слишком тихо, — пробурчал себе под нос Ерожин.
— Да, вообще-то все это странно. Бабке около шестидесяти. В этом возрасте о кладбище надо думать, а она замуж собралась, — вслух размышлял Михеев.
— Молод ты еще, Глеб. Вот Чак Норис, ровесник бабульки Никитиной, женился в этом году на двадцатилетней девке. Никто и не пискнул.
— Так то Чак Норис! — ответил Глеб, удивляясь сравнению шефа.
— Чем наша бабушка хуже? Тем, что не американка? — усмехнулся Петр Григорьевич. Глеб хотел что-то возразить, но Вера с дочкой вернулись, и он замолчал.
— Я уж не знаю, что и думать. В доме тишина. Дверь на замке. Ключа в потайном месте нет, — не на шутку разволновавшись, сообщила Вера. Непонятная телеграмма матери и ее отсутствие в доме женщину пугали.
— Если гости и прибыли на эту свадьбу, то свернули они в другую сторону. Давайте прогуляемся, — предложил Ерожин.
— Идите, Петр Григорьевич. А я за вами потихоньку поползу. Не хочу машину здесь оставлять. Уж очень место дикое, — сказал Глеб, садясь за руль.
"В диком месте куда безопаснее, чем на.
Тверской", — про себя подумал подполковник, но мысль свою не озвучил, а взял под руки Веру и Валю, и они зашагали по деревне. Внезапно вдалеке хлопнула дверь, и путники явственно услышали музыку. Через минуту дверь хлопнула еще раз и музыка исчезла.
— Гуляют на другом конце деревни, — обрадовался Петр. — Кто там у вас обитает?
— Там дедушка Халит живет, — сказала Валя и при мысли о своем заступнике улыбнулась.
Вера внезапно остановилась:
— Неужто мать за чучмека надумала…
— Что надумала? — переспросил Ерожин.
— Замуж за чурку выходить. Вот чего, — пояснила Вера, и голос ее стал злым и жестким.
— Никак вы, Вера Михайловна, расистка? — удивился Ерожин. — Вот уж не думал.
— Что, русских мало? — не унималась Вера.
— Значит, мало, раз вы себе не нашли. Зачем же мать оговаривать, — улыбнулся Петр Григорьевич. — И потом гадать осталось недолго. Сейчас все и узнаем.
Вера прикусила губу и замолчала. В последней избушке во всех окнах весело мерцали огоньки, а когда они подошли поближе, то услышали и звуки музыки. У забора стоял трактор с прицепными санями. Петр Григорьевич этот трактор помнил. «Кировец» вытащил «Сааб» из лужи в лесочке, когда он осенью с Татьяной Назаровой предпринял первую неудачную попытку посетить деревню Кресты. Михеев подогнал к калитке «Сааб» и вышел из машины:
— Вы, Петр Григорьевич, опять попали в десятку. Я тоже заметил след этого трактора, но мысль, что он привез гостей, мне в голову не пришла.
— Дочка! Внучка! Все-таки приехали! — бросилась к двери Дарья Ивановна, увидев Веру и Валю на пороге.
Предположение дочери оказалось верным.
— Знакомьтесь, Халит. Теперь мой муженек, — представила Никитина гостям мусульманина. Петра Григорьевича и Глеба усадили за стол. Халит им сразу налил по граненому стаканчику самогона и положил холодца.
— Моя рад хорошим людям. Согревать с дороги надо, — улыбнулся азиат, вовсе утопив зрачки в щелочках век.
По лицам присутствующих Ерожин без труда догадался, что праздновать они начали давно. Он огляделся. За столом сидел однозубый мужичок, знакомый Ерожину по осеннему приключению с машиной. Тракторист Гена восседал и блаженно улыбался рядом с суровой крупной бабой. Потом Ерожин выяснил, что бабу зовут Прасковьей и она является супругой веселого тракториста. Однозубый, которого Дарья Ивановна представила как соседа Колю, тоже сидел с женой. Маленькая и худенькая Зина, в отличие от мрачной супружницы тракториста, не переставала смеяться ни на минуту. Ее веселые маленькие глазки перепрыгивали с одного лица на другое, и трудно было не развеселиться от этого смешливого взгляда. В углу одиноко притулился непьющий Санек. При виде Веры он заметно оживился. Трезвенник учился с Верой Никитиной в одном классе начальной деревенской школы и таил к ней давнюю симпатию. Ошарашенная неожиданным поворотом в судьбе матери, женщина сидела, насупившись, и оживления Санька не замечала. Подполковник этот нюанс взял на заметку.
Но не гости поразили Петра Григорьевича.
Его удивила сама горница. Изба, в которой они оказались, внутри вовсе не походила на деревенскую обитель россиян средней полосы. Чучела птиц, шкурки зверей на стенах, пучки трав, свисающие с потолка и наполнявшие помещение слабым дурманящим запахом, — все было необычно и таинственно. Таким Петр Григорьевич с детства представлял себе жилище лесного колдуна. Сам хозяин, несмотря на улыбчивую маску внешнего добродушия, посматривал на Ерожина и Михеева из своих щелочек глаз настороженно. Петр Григорьевич это быстро отметил и наблюдал за Халитом пристально. Его отношение к московским гостям резко изменилось после того, как внучка Дарьи Ивановны о чем-то с азиатом пошепталась. Валя глазами указала Халиту на Глеба, и Ерожин понял, что разговор идет о них.
— Давай, моя твоя по одной пить будем, — предложил Халит, подсаживаясь к сыщикам.
— Мне за руль садиться, — отказался Глеб.
— Зачем за руль. Время ночь. Гулять будем, потом спать будем, — весело возразил Халит.
— Не смотрите, что тут место мало. У меня целый дом пустует. Муж приказал к нему переехать. Я не хотела, да против хозяина не попрешь, — улыбнулась Дарья Ивановна, поддерживая приглашение Халита заночевать в Крестах.
— Глеб, раз нас оставляют, давай вдарим по самогону. Давненько я первачка не пробовал, — легко согласился Петр Григорьевич. Он чокнулся с Халитом и залпом осушил граненый стаканчик. Когда Халит отошел к другим гостям, Ерожин тихо сказал Глебу:
— Заставить русскую бабу переехать из своего дома, да еще в одной деревне, не так-то легко. Надо понять, в чем тут секретик. Пить по-настоящему умеешь?
— Как по-настоящему? — переспросил Глеб.
— По-настоящему — это значит жрать водку как свинья и при этом оставаться джентльменом и все соображать, — пояснил подполковник.
— Друзья по морю не жаловались, — улыбнулся Михеев. Он и впрямь мог выпить ведро и внешне не хмелеть.
— Тогда вперед, — ободрил подполковник Глеба, обвел глазами присутствующих и гаркнул:
