– Говори, тварь, где Шура? – угрожающе зашипел он, наступая на женщину и пристально глядя ей в глаза.
– Не знаю, я ни при чем. Я сама знать ничего не знаю, – заикаясь, проговорила Зоя.
– Ладно, – смилостивился Деткин. – Не будем тебя душить. Давай дубликат ключей от мастерской Темлюкова и спи дальше.
– Ключи в ЖЭКе. У меня дома их нет, – пролепетала Совкова, переминаясь босыми ступнями, – Пошли в ЖЭК, – приказал Грущин.
– Как же я пойду, не обумшись, – заныла Зоя.
И, поняв, что дверь ее квартиры захлопнута, а ключа у нее нет, завыла.
– Ничего, мы тебя на руках в ЖЭК отнесем. – предложил Деткин, и не успела она опомниться, как оказалась на руках бородача.
В ЖЭК попасть не удалось. Дежурный слесарь Митрофаныч с поста смылся. Рассудив, что навряд ли кто его хватится, дед ушел домой спать. Совкову художники через форточку вернули в ее апартаменты.
Оказавшись в безопасности, она высунулась и закричала:
– Завтра на всех вас заявление в милицию подам'.
Вас отсюда поганой метлой погонят.
– Послушай, Деткин, – громко спросил Грущин, – Совкова с тебя за ночь сколько взяла?
– Четвертак, – серьезно ответил Деткин. – А с тебя?
– С меня – тридцатник, – признался Цыпловский.
– Мало того, что проститутка! – громко закричал Деткин. – Так еще и антисемитка. С русским спит за четвертак, а с евреем за тридцатник. Придется написать в милицию заявления.
– Придется, – согласился Цыпловский.
В окнах дома начал зажигаться свет. Жильцы, разбуженные необычным шумом, просыпались и выглядывали на улицу.
– Скольких же она за ночь пропустила? – вопрошал Грущин.
– Клевета! – заверещала Совкова и со стуком захлопнула форточку.
Проучив жэковскую даму, которая много лет им досаждала, художники вернулись в мастерскую Цыпловского и принялись звонить подряд во все отделения милиции по телефонной книге. В одном из них им посоветовали обратиться к дежурному по городу.
– Ваша знакомая задержана органами паспортного режима, – после длительной паузы сообщил голос дежурного.
– Где она сейчас? – закричал Темлюков в трубку.
– Режимная часть находится на проспекте Мира, но раньше восьми утра вас там никто не примет.
Темлюков, не дослушав, выбежал из мастерской.
Мужчины за ним. Растолкав спящего таксиста, компания по ночной Москве помчалась на проспект Мира.
На непривычно пустых улицах белел первый снег.
У булочной разгружали фургон с горячим хлебом. На проспекте Мира на проходной казенного подъезда дежурил офицер в форме внутренних войск. Темлюков пытался объяснить ему, что Шура его гостья. Она задержана без всякой причины. Ему нужно немедленно с ней поговорить. На все это офицер заученно отвечал:
«Не положено». Гущин, Деткин и Цыпловский тоже пытались убедить постового. Тот был непоколебим.
Темлюков понял, что человеческие эмоции не помогут. Нужен человек, которого услышат. «Прыгалин», – вспомнил Темлюков звонок референта из ЦК.
– Сколько времени? – спросил он у Деткина.
– Полшестого, – ответил тот, поглядев на свои карманные часы. Из всей компании один Деткин носил часы.
– У кого есть двухкопеечная монета? – поинтересовался Константин Иванович.
Художники долго шарили по карманам. Наконец монету нашел Цыпловский. Темлюков выбежал на улицу, метнулся к первому автомату и, сняв трубку, задумался. Телефон Прыгалина он записал на стене мастерской. Первая цифра там была два, потом две корявых девятки, потом шестерка переправленная на восьмерку. Так, цифра за цифрой, Константин Иванович восстановил весь номер. Его феноменальная зрительная память не подвела.
– Прыгалин слушает, – сухо ответили в трубке.
– Говорит художник Темлюков. Извините, что разбудил…
– Я еще не ложился, Константин Иванович. Что случилось?
Темлюков постарался коротко поведать о случившемся.
– Ждите в здании, – распорядился Прыгалин и дал отбой.
Темлюков вернулся к проходной и на вопросительные взгляды друзей ответил:
– Велел ждать.
– Пошли перекурим, – предложил Деткин.
Все, кроме Цыпловского, закурили. Цыпловский месяц назад курить бросил и теперь делал вид, что воздержание ему нипочем.
Москва понемногу просыпалась. Возле метро возился дворник, подбирая ночной сор. Вяло покатил первый рейсовый автобус. Бабка в черной косынке кормила сизарей, раскидывая вокруг себя моченый хлеб. Птицы слетались с крыш и деревьев, жадно заглатывая куски, затевали драки. Ловкие воробьи тем временем выхватывали хлеб у них под клювами.
– Чего ждем? – сказал Деткин, выпустив красивое колечко дыма.
– Не знаю, – признался Темлюков.
Минут через двадцать возле казенного подъезда с визгом затормозил черный лимузин и мужчина в длинном габардиновом пальто быстро скрылся в подъезде. Через пять минут из дверей не вышел, а вылетел дежурный офицер.
– Кто товарищ Темлюков? – спросил он, шаря глазами по лицам художников.
– Я Темлюков, – ответил Константин Иванович.
– Пожалуйста, пройдемте со мной, – попросил офицер и раскрыл перед Темлюковым дверь.
– Мы ждем. Костя. Имей в виду, без тебя – ни шагу, – сообщил вдогонку Темлюкову Грущин.
Офицер пропустил Темлюкова за шлагбаум проходной и повел к лифту. На третьем этаже он остановился перед дверью с надписью: «Начальник паспортного режима города В.П.Семин» – и тихо произнес:
– Вас ожидают.
Темлюков открыл одну дверь, затем вторую и оказался в огромном светлом кабинете. Ему навстречу встал невысокий лысоватый человек в штатском сером костюме и галстуке и протянул руку.
– Товарищ Темлюков, очень рад. Произошла неприятная служебная ошибка. Но мы отреагировали на сигнал вашего министерства.
– У меня нет никакого министерства. Я художник, – удивился Темлюков.
– Меня зовут Виталий Петрович. Фамилия моя Семин. Я имел в виду Министерство культуры. Сейчас вашу знакомую доставят в кабинет, и вы сможете ее забрать. Мой вам человеческий совет – оформить с ней отношения по закону. У вас есть недоброжелатели, поэтому вам необходимо быть внимательным в вопросах гражданского права.
Не успел Семин договорить, как дверь в кабинет открылась, и уже знакомый Темлюкову дежурный офицер впустил Шуру. Девушка в домашнем халатике, купленном несколько дней назад в Петровском Пассаже, испуганно озиралась по сторонам. Увидев Константина Ивановича, она бросилась к нему:
