— Ты хорошо поработал, Пекко. В Москве тобой довольны, — сообщил Шульц, усаживаясь в кресло и вытягивая длинные худые ноги в черных штиблетах к огню.
Пекко скривил полные губы в улыбку и принялся охотничьим ножом стругать тушку вяленой камбалы. Делал он это ловко, и ломтики получались тонкие, прозрачные, как янтарь. Пока хозяин готовил закуску к пиву, Шульц открыл саквояж своего бывшего попутчика и стал внимательно изучать его содержимое, затем перевернул пустой саквояж вверх дном и потряс. Удостоверившись, что внутри больше ничего нет, выхватил из рук финна нож и подрезал дно. На пол посыпались паспорта и конверты.
— Как я и предполагал, мы скормили треске не простого гражданина Великобритании, — проговорил он, раскладывая на столе трофеи.
— Не хотелось бы в нашем тихом местечке начать международный скандал, — мрачно изрек Пекко, отбирая у Шульца свой нож.
— Не думаю, что мистер Тоун, он же Галлори, он же Каллеган, сообщил кому-либо о маршруте этого путешествия, разумеется, кроме «Сикрет Интеллидженс сервис». Но разведка ее величества огласки не любит, — усмехнулся горбун, разглядывая фальшивые паспорта англичанина.
— Гляди-ка, а тут и фото девицы. Красавицей ее не назовешь, но недурна. И надпись имеется: «От Бобо любимому брату».
— Сестрица… А я думал, вдова, — мельком взглянув на карточку, изрек финн.
— Сестрица, — подтвердил Шульц. — Живет в Америке, спит с моим агентом и не подозревает, что Вилли пошел на корм треске.
— Скоро здесь появятся их люди, — предположил Пекко и, покончив с рыбой, старательно вытер ножик и руки салфеткой.
— Не сомневаюсь. Но Стерн уже будет далеко, а ты парень не промах, и тебя они не раскусят, — успокоил его Шульц и, распечатав один из потайных конвертов английского разведчика, извлек из него пачку валюты:
— Вот тебе и вознаграждение за сегодняшний экспромт. Только не вздумай менять фунты в здешнем банке. — Горбун протянул финну конверт с деньгами и продолжил изучать багаж англичанина. — Вот и письмецо к нашему подопечному, — обрадовался он. — Какая удача, из старика письмеца выжать не удалось, а тут такой подарок.
Рябинин пишет по-английски и не указывает имени Тоуна. Придется товарища Рябинина на всякий случай отправить в камеру.
— Выходит, мы не прозевали, — подмигнул финн.
— Прямо в яблочко, — закивал Шульц. — Уверен, эти фунты английский агент вез Святославу Альфредовичу. Если бы они успели его завербовать, мы бы остались с носом. Его превосходительство наверняка предпочел бы фунты мировой буржуазии нашим пролетарским рубликам. Удивляюсь, как тебе удалось приручить этого барина…
— Не может привыкнуть к еде бедняков. А я кормлю его настоящими бифштексами, — усмехнулся Пекко, подкладывая в камин сухие березовые чурки.
— Молодец, — похвалил Серафим Маркович своего резидента. — Ты не заметил, чтобы им, кроме нас и бедного англичанина, еще кто-либо интересовался?
— Кому здесь дело до русского эмигранта? — ответил смотритель маяка, подвигая к креслам столик с пивом и соленой рыбой.
Ломтики камбалушки таяли во рту. Мужчины молча тянули из кружек янтарую жидкость и смотрели на огонь. Пламя лизало вновь подложенные чурки, медленно охватывая их своими трепетными язычками.
— Во сколько он появится? — прервал наконец молчание Шульц.
— В шесть вечера. Как обычно, — спокойно изрек хозяин.
— Стерн закончил свою библию? — Горбун допил пиво и подтянул под себя ноги. Пламя сделалось слишком жарким, и подметки его штиблет накалились.
— Пока нет. На пустое брюхо трудно думать о благе человечества. — Пекко тоже разделался с пивом и открыл очередную бутылку.
— Ты говоришь по-русски, как истый петербуржец, — похвалил произношение финна горбун.
— За двадцать лет службы на императорском флоте и обезьяна научится трепаться, — безразличным тоном отреагировал финн, но Шульц почувствовал, что похвала пришлась ему по вкусу.
— Как ты думаешь, Пекко, Стерн созрел?
— Нищета — хороший помощник.
Шульц понимающе хмыкнул.
— Москва торопит с Гуру. Там вообразили, что Стерн сможет создать, пользуясь своими мистическими связями, тайное общество с колоссальными возможностями. Представляете, сколько стоит такой агент?!
— Меня больше волнуют цены на пиво. Здесь все дорожает, — проворчал финн.
Шульц отомкнул свой портфель и, покопавшись в нем, извлек пачку ассигнаций.
— Прими компенсацию за местную дороговизну, но уже не из Лондона, а из сейфов ОГПУ, — пошутил он, вручая пачку финских марок смотрителю маяка.
— Это самый приятный момент в моей работе, — удовлетворенно хмыкнул Пекко, старательно пересчитывая вознаграждение.
— Если Гуру клюнет, получишь в десять раз больше, — пообещал горбун.
— Это по вашей части. Я свою работу сделал, — бесстрастно заметил финн и снова наполнил кружки.
— Пока только полработы, — возразил Шульц, затем достал из портфеля лист бумаги и быстро написал: «Рябиновую настойку срочно убрать с Мойки, поставить в погреб и как следует обработать. Она может оказаться необходимым лекарством для нашего пациента». — Окончив писать, протянул листок финну. — Быстро передай в Центр.
Пекко кивнул и отправился на почту. Горбун проводил его до дверей и снял с себя черный плащ. Серафим Маркович наконец отогрелся.
Ко дню прибытия посланника ОГПУ в тихий финский городок Стерн уже год как жил на берегу фиорда и работал над новым Учением. Но в последние время вдохновение его покинуло. И не потому, что мыслитель выдохся. Заботы о хлебе насущном все чаще уводили Святослава Альфредовича в бытовые низменные сферы.
Запас золотых монеток, зашитых супругой в подкладку его жилета, быстро таял. А платить за создание новой религии человечество пока не торопилось. Тогда Стерн вспомнил, что закончил Академию художеств, и взялся за кисть. Но его сухие заумные полотна финские рыбаки покупать не желали. Стерн уже жалел, что встал в позу и гордо выгнал агента Советов Воровского. Тот предлагал ему организовать выставку в Берлине и даже обещал найти на картины покупателя, готового выложить приличную сумму заранее, не видя произведений. Но Стерну это предложение показалось темной аферой, и он выставил красного эмиссара за дверь.
Потом, узнавая из газет о провалившемся красном перевороте в Германии, Святослав Альфредович почти догадался, зачем он понадобился советскому агенту.
Тогда Стерн, думая, что «октябрьская заварушка» продержится недолго, надеялся на продолжение придворной службы и доходы с имения. Он носился с идеей превратить родительскую усадьбу в современный сельскохозяйственный комбинат и стричь с нее купоны. Большевики нарушили планы предприимчивого мыслителя, и спустя год он понял, что надежды на прошлые блага призрачны. Явись Боровский сегодня, возможно, петербургский эмигрант стал бы менее щепетильным. Но посланник красных больше не приходил.
