– Что с тобой, моя девочка?
– Ничего, – улыбнется она.
Крупно: стекающая по ноге жидкость.
Да, к сожалению, от безмонтажного кино придется отказаться. Но камера все равно будет субъективной. Мы видим глазами мальчика, залезшего под подол свадебного платья. Он вылезет и: «Тетя, ты описалась?» Это смешно.
Жених – пожилой дядя с неотесанной мордой. Кто он, интересно? Можно спросить у Сергея, но Саша, считая себя знатоком людей, предпочитает догадываться сам. Скорее всего, он из бывших бандитов, а теперь легальный коммерсант. Очень богатый. Вряд ли прочел после школы хоть одну книжку. Да и в школе тоже. Он доволен молодой красивой женой, тем, что много еды, гостей, всего много.
Рядом с невестой, как водится, подруга (на самом деле там сидела Рада). Подруга мрачна, ест и пьет неохотно, неодобрительно посматривает на невесту и жениха. Видимо, она сама хочет замуж, но пока не получается. Неплохой поворот: жених до этого не видел ее. А девушка тоже красивая.
– Почему ты нас раньше не знакомила? – спрашивает жених.
– Боялась, отобьет! – шутит невеста.
И жених вдруг понимает, что прогадал, что подруга нравится ему гораздо больше. Потом, улучив момент, он зажмет ее в узком коридоре и скажет:
– Одно твое слово – и свадьбы не будет. Или я сдеру платье с этой дурочки и надену на тебя. И ты будешь невеста. И никто не пикнет.
Так-так-так… Что дальше? А дальше именно так: он сдирает с невесты платье, надевает на подругу, но никто, НИКТО – не замечает. Гениально! Всем все равно, кого выдают, это лишь повод напиться и нажраться. Не чересчур? Нормально. Это сюр чистой воды. Гиперреализм надоел. Хотя можно и сюр выразить в гиперреалистической форме. Так. Переодел, другая невеста. Крики «Горько!». Жених целует новую невесту и вдруг отталкивает ее. И кричит:
– К дантисту сходи!
И обратно переодевает прежнюю невесту.
Жениху нужен товар идеального качества. Никакого кариеса и пародонтита.
Так. Камера движется: лица, лица, лица… Вот неподалеку от жениха и невесты сидит скромненький человечишко с серенькой женушкой, безвкусно одетой. Он задумчиво накладывает на бутерброд с маслом красную икру – горкой.
– Рискуешь, – говорит женушка.
– А что?
– Язва, – напоминает она.
– Что же теперь, не жить?
– Жить, но не рисковать!
Скорее всего, это забитый женой родственник со стороны невесты, какой-нибудь мелкий служащий, для которого красная икра вволю – уже праздник. А уж спиртное тем более – будет выжидать, когда жена отвернется, чтобы опрокинуть рюмку. Она поймает его за этим занятием и шлепнет по затылку.
– Имей совесть… При людях… – заноет он.
– А ты не свинячай!
(Таким образом Саша мысленно описывал одного из почетнейших гостей – Сезонтьева. Правда, почти угадал – язвы у Сезонтьева не было, а вот гастрит имелся. Но красную икру любил и имел возможность есть ее каждый день хоть ведрами, однако остерегался – сам, без советов жены; однако сегодня праздник, можно чуть-чуть расслабиться.)
Молодой человек с восточными чертами (Егор). Возможно, представитель кавказской криминальной диаспоры. Пришел из вежливости – пригласили. Но ему тут не нравится. Он уже поделил всех на своих и чужих. Кадр – реализация его подсознательных желаний: он стоит посреди зала, к нему движется поток гостей. Одних он посылает направо, где их встречают юные красавицы с голыми животами, других налево, где им тут же отрубают головы.
Рядом с одиноким джигитом девушка, на которую он время от времени посматривает, но девушка занята разговором со своим парнем, который внимательно ее слушает, похоже, он в нее крепко влюблен. (Девушкой была Яна, а парнем – Борис, старший сын Максима от первой жены; сама Олеся не смогла прийти, улетела со вторым мужем к морю, а младший сын Глеб уехал куда-то с какой-то компанией.)
А вот развеселый человек, который купается в происходящем как рыба в воде. Весело и охотно ест и выпивает, смеется на каждое слово рядом находящихся застольщиков, которое покажется ему смешным, рассказывает анекдоты соседке, миловидной женщине лет под тридцать, обращается иногда и к другой соседке, хмурой дебелой тете его возраста. Он, судя по всему, добродушный халявщик, любитель погулять на дармовщинку, дебелая тетя – его жена, поэтому он к ней меньше и обращается, жене анекдоты не рассказывают, она и так их все знает. Халявщик, веселясь и балагуря, успевает оглядеть стол, словно жалея, что не до всех может дотянуться своим весельем, а заодно прислушивается – не рассказывают ли в других местах чего-то интересного, не едят и не пьют ли того, что перед ним не поставлено?
(Так Саша описал Колю Иванчука, которого Лиля перед свадьбой напутствовала странными словами: «Ты присмотри там, чтобы все нормально». Коля изо всех сил старался показать, в первую очередь Даше, что ему тут очень хорошо. Миловидной девушкой была Ольга, жена Максима, а дебелой дамой – жена мэра Кублицына, женщина заносчивая, страдавшая оттого, что их с мужем посадили дальше от новобрачных, чем требуется по статусу, да еще ее коробило, что какой-то плебей-балагур смеет травить ей похабные анекдоты, причем то и дело касается рукой плеча. В следующий раз, ей-богу, так даст ему, что рука отсохнет – чтобы знал, с кем можно похабничать, а с кем нельзя!)
А вот человек с задумчивым интеллигентным лицом, которому здесь явно скучно, возможно, представитель творческой профессии – музыкант, художник. Пусть будет художник. Он смотрит на людей, и под его взглядом они застывают, превращаясь в большие полотна, холст, масло. (Это был Петр, а причина его задумчивости была в том, что у него в новенькой машине вдруг что-то застучало в моторе, он отогнал ее на сервис, наладили, перестало, два дня не стучало, а сегодня опять. Этих бездельников из сервиса он, конечно, накажет, но что стучит, вот вопрос! Петр терпеть не мог чего-то не понимать, потому что обычно он понимал в жизни абсолютно все.)
А вот мужчина, явно сбежавший от жены и троих детей, рядом с ним редкостно неказистая девица, но желание мужчины пофлиртовать, порезвиться на свободе столь велико, что он напропалую любезничает с девицей, а та регулярно хихикает, обрызгивая стол и галантного собеседника крошками пищи, потому что постоянно жует (мужчиной был Валера Сторожев, а болтал он с уродливой дочкой мэра, жалея ее, что она так не задалась внешностью.)
Рядом с ним еще один унылый муж. Он почти не ест, только пьет одну рюмку за другой и тупо смотрит перед собой. Его супруга не отстает в питье, вытирает губы рукой, закусывает мало – бережет фигуру, контуры которой превратились в очертания прибрежного валуна, заглаженного до плавных форм тысячелетним прибоем. Такие пары бывают, Саша встречал не раз: уже нет ничего общего, ни одной связующей нити, кроме совместного обиталища, и вот они приходят домой вечером, ужинают, муж наливает себе, спрашивает ее: «Будешь?» Она кивает. Так и сидят и выпивают весь вечер, глядя в телевизор – а что смотреть, все равно. (Так Саша охарактеризовал Немчинова и Скобееву, главного бухгалтера одного из коммерческих подразделений Павла Витальевича, женщину великую, умеющую в два дня составить годовой отчет в трех вариантах – для внутреннего пользования, для налоговой инспекции и – самый настоящий – для Павла Витальевича лично; одна печаль – овдовев, стала крепко зашибать, очень уж любила своего покойного мужа. Между прочим, Немчинов сам напросился пойти вместе со Сторожевым, зайдя к нему и узнав, что пригласительный билет на двоих. Он начал уговаривать Наташу, чтобы она, как он коряво пошутил, уступила ему свое лицо, ему обязательно надо там быть, он ведь друг Коли и Лили, его не пригласили по ошибке. «Тебя не пригласили не по ошибке, – сказал Сторожев. – И ты это знаешь. Огребу я с тобой неприятностей». Немчинов заверил, что никаких неприятностей не будет, Валера не поверил, но все же дал себя уговорить – иначе пришлось бы идти с Наташей, а он этого не хотел – из-за Даши. То есть она, чуткая женщина, начала бы отказываться, но он взялся бы уговаривать… А тут – само все решилось.)
