– А если нет?
– Тогда нет. Тогда я просто даю денег на лечение твоей мамы.
– Довольно подлое предложение, вы понимаете?
– Некоторая подлость есть, согласен. Но другие на моем месте потребовали бы… Ну, сама понимаешь чего. А я ничего не требую. Абсолютно.
– Как же ничего? А встречаться?
– Это разве так трудно? Ты же фотографируешь. Сделаешь мой портрет. Будем общаться, а ты будешь снимать. У меня нет ни одной фотографии, которая мне нравится.
– Ага. То есть это заказ?
– Пусть заказ, если тебе так легче.
– Да, мне так легче, – сказала Даша, усмехаясь.
Теперь ясно. У богатого дяденьки снесло крышу, он любым способом хочет понравиться, вот и предлагает что попало. Торопится – легко понять, учитывая возраст. А раз все так, то никакого морального убытка Даше нет и нет никакого компромисса. От ума заказывает клиент работу или от дури, она давно перестала этим заморачиваться. Свои мозги заказчику не вложишь. Вот если бы дело касалось настоящего творчества, настоящего портрета…
– Ладно, – сказала она. – Я вас снимаю. Три раза по часу.
– Полтора, – попросил Павел Витальевич. – За час я не успею понравиться.
– Так три раза же, три часа получается.
– Нет. Я знаю женщин, у них всегда все заново, они не помнят, что было в прошлый раз.
– Ошибаетесь.
– Хорошо, ошибаюсь.
Павел Витальевич улыбался глуповатой широкой улыбкой, глаза слегка плыли. Все-таки он пьян.
Даша встала:
– Если всё, я пойду.
– Да, всё. Можно руку поцеловать?
– Не обязательно.
– Тогда возьмите…
Павел Витальевич взял со стола книгу (не из шкафа, значит, постоянно читает).
Даша посмотрела на обложку, рассмеялась:
– Хемингуэй?
– Да. «Праздник, который всегда с тобой». Любимая вещь. Почитай, когда будет время.
– Ладно, спасибо. До свидания.
Даша с улыбкой открывала дверь – ей казалось довольно смешным то, что произошло, но тут она увидела взъерошенного Володю, и улыбка тут же исчезла – будто она от него что-то спрятала.
Даше очень это не понравилось.
Надо опять улыбнуться, надо ему всё рассказать – пусть тоже посмеется.
Но почему – «надо»? Она никому ничем не обязана. То есть обязана – Даша вспомнила о Лиле, но там совсем другое.
Поэтому она молчала в машине и сердилась на себя, сама не зная за что.
– Куда? – спросил Володя, когда доехали до поворота – в город и на Водокачку.
– Домой, – сказала Даша.
24. ФУ. Возврат
____ ____
____ ____
____ ____
____ ____
____ ____
__________
Вам кажется, что вы совершенно запутались в окружающей обстановке.
Так совпало, что Даша в один день встречалась и с Егором, и с его отцом.
Егор внимательно и серьезно прочел интервью, зачеркнул несколько слов, пару слов вписал.
– Редкий случай, очень чистый и продуманный текст, – сказал он. – Оставили самое важное, болтологию выкинули. И неглупо, и демократично, газета должна оценить. А то эти девочки-журналисточки иногда такого понапишут. Кто их учил, интересно?
Ага, отметила Даша, значит, меня «этой девочкой» не считает. Заодно мимоходом блеснул самоиронией – допустил, что у него бывает болтология. Каждое слово продумывает, очень дозированный человек, очень. И естественность его, так понравившаяся поначалу, на самом деле хорошо сконструирована.
Потом Егор смотрел фотографии. И оценил так:
– На грани гениальности.
Даша не поняла. Если шутит – грубовато, если всерьез – хватил лишку.
Егор уточнил:
– Я имею в виду: то, что нужно. Это самое важное. Для меня, Даша, вообще нет понятия – хорошо, плохо. То, что нужно – вот критерий. Я, например, читаю Достоевского. Огромные диалоги и монологи. А сократить нельзя. То, что нужно, каждое слово на своем месте. И что-то другое представить невозможно. Это и есть гениально.
Даша чувствовала, что ей всё нравится в Егоре, даже то, что не нравится. И голос – не самый красивый на свете, тонковатый, но зато какие умные и точные интонации. И серьезный внимательный взгляд – не в пустоту говорит, как многие, не себе самому, как еще более многие – тебе говорит. Неспешное складывание слов – с уважением к ним. Пусть это немного игра, но человек играет хорошо, пусть он придумал себе имидж, но, кто знает, может, он равен этому имиджу? Просто поработал над собой, добавил к тому, что есть – как фотограф к фотографии, без того хорошей, добавляет чуть-чуть, и она становится замечательной. Все равно никого не обхитришь, из плохого исходника не сделаешь хорошей фотографии.
Потом они еще поговорили о будущих буклетах и программках. Незаметно перешли на ты. То есть Егор предложил перейти, но так тактично, мимоходом, что вышло само собой. Егор посетовал, что программки и буклеты с этими замечательными фотографиями не успели выйти перед спектаклем, пока придется использовать прежние, но ничего, все равно скоро закрытие сезона, а к осени все сделаем заново. Даша понимала, что ему хочется узнать мнение о спектакле. И высказалась. Ей легко было это сделать: спектакль понравился. Нельзя было замолчать тему совпадения, и, если бы с кем другим, Даша искала бы, как найти подход к этой теме. А сейчас знала: с Егором можно говорить прямо и просто (и ей это отдельно нравилось).
– А почему ты не выкинул из пьесы этот кусок про утопленника? Хотел подразнить отца? Зачем? У вас плохие отношения?
– Ты не поверишь, я просто об этом не подумал. Слишком давно всё было. И Максим Витальевич, мой дядя, поступил правильно, что об этом сказал. Чтобы не думали, будто кто-то что-то скрывает. Да и нечего скрывать – несчастный случай. Отец до сих пор переживает, что не сумел ничего сделать.
– Можно еще спрошу?
– Конечно.
– Про твоего отца говорят, что он… ну…
– Назовем так: человек с криминальным прошлым?
– Давай назовем.
– Да, с криминальным прошлым. А возможно, и криминальным настоящим. Не обязательно пиф-паф, ой-ё-ёй, сейчас все делается цивилизованно. Откаты, отжимы, передел, перекупка, взятки, подкупы, рейдерство, много чего. И даже там, где что-то делается, то есть производится, строится, замес всё равно криминальный.
– И как ты к этому относишься?
– Никак, – ответил Егор, понявший именно в этот момент, что сказал правду. Сам себя иногда спрашивал – не сумел ответить, а спросила вот эта девушка, ответил – и понял, что попал.
