– Слегка, – сказала Даша, хотя ответила вполне буквально.
И подумала: обязательно им нужно, чтобы их похвалили. Ведь чего он ждет? Он ждет, чтобы я назвала те замечательные качества, какие есть у него. Ладно, мне не жалко, дадим леденчика мальчику (потому что все-таки пацаны они – до самой старости).
– Ну, – сказала она, – мне нравятся мужчины сильные, волевые, энергичные. Те, кто ведет, а не те, кого ведут.
Павел кивал головой, словно подтверждая что-то. То есть не что-то, а именно то, что у него все это имеется.
– А правда, будто ты чуть ли не самый влиятельный человек в городе? – спросила Даша.
– Нет. Но из первой десятки.
– Значит, у тебя власть?
– В какой-то мере. Я ведь депутат ко всему прочему. Правда, хожу туда редко, за меня там представитель отдувается. На голосования иногда приезжаю, да и то не всегда. В комиссиях состою, вопросы решаю. Социальные, экономические. Неинтересно все это.
Даша понимала, что ему интересно говорить только о своих высоких чувствах, но она как раз этого слышать и не хотела, продолжала задавать вопросы о его работе и о прочих мало значащих для нее вещах, слушая внимательно, будто и в самом деле хотела знать это.
Выбрались наконец за город, Даша увидела рощицу на холме, попросила проехать туда. Павел сказал, что хотел отвезти ее подальше, где воздух чище, где у него есть, как он выразился, избушка на курьих ножках.
– Успеем в твою избушку. Там, смотри, березы, я люблю березы.
В рощице оказались не только березы, но и разместилось среди деревьев небольшое кладбище, принадлежавшее раскинувшейся у холма деревеньке.
– Тут мертвых больше, чем живых, – сказал Павел, оглядывая деревеньку, состоящую из двух десятков домов, и кладбище, на котором могил действительно было раза в три больше.
– Ничего. Поэтично.
– На фоне могил снимать будешь?
– На фоне берез.
Занялись съемкой, но Павлу быстро надоело, он сказал:
– Все, Даша, извини, хватит. Что мы дурака валяем? Давай откровенно.
– Давай.
– У меня каждый год сейчас за десять. Ну, за пять. Возраст, сама понимаешь. А у тебя вся жизнь впереди. Я предлагаю так: поживи со мной хотя бы год.
– Без свадьбы?
– Нет, извини. Всё как положено. И в церкви обвенчаемся.
– А вдруг я мусульманка?
– Уже поверил. Короче, все серьезно. Хотя бы на год. Потому что я без тебя не смогу. Говорю открытым текстом.
– А я не могу так, как ты предлагаешь.
– А как ты можешь?
– Посмотреть, подумать.
– То есть нет ты тоже не говоришь?
– Не говорю. Если ты хочешь откровенно, тогда слушай. У меня есть парень. Друг. Я очень хорошо к нему отношусь. Я недавно ему сказала: а что если я выйду замуж за другого, стану богатой, а года через три вернусь? То есть даже не через год, заметь себе. Хотя ты сначала про пять лет говорил.
– И что он?
– Ударил меня. И правильно сделал.
Тут Даша слегка слукавила, несмотря на условие говорить откровенно, но если не докапываться до мелочей, то Володя за это и ударил. Так что все почти честно.
– Ты меня имела в виду? – спросил Павел.
– Вообще-то да. На самом деле я пока замуж не хочу. Но самое смешное, то есть смешного ничего нет, самое интересное, что ты мне нравишься. Не убиться, конечно, но нравишься. Только этого маловато.
– На первый случай хватит, – сказал Павел. – Я потерплю, только скажи – сколько ждать?
– Чего ждать? Что я соглашусь за тебя замуж выйти? Или скажу, что нет?
– Да. Или то, или то.
– Ну… Месяц хотя бы.
– Спасибо, я думал больше. Ты не представляешь, что со мной делается. Я смотрю на тебя, у меня все в душе… – Павел хмыкнул. – Бог слов не дал. Ну, цветет. Поет, ликует.
Лицо у него было действительно восторженное, будто пьяное, все это казалось Даше странноватым – в этой рощице возле могил.
– Я тебя люблю, Даша, от одного этого, что я это говорю, у меня там что-то обрывается. Горячо, будто меня внутри ранили. Дашенька, девочка моя, пожалей, а?
Даша подняла фотоаппарат и щелкнула.
Она редко видела такую перемену в людях: только что человек романтически пылал, летел, парил – и вдруг глаза потемнели, будто даже поменяли цвет, Павел оскалился, стиснул зубы, будто зажимал ими что-то, с шумом втянул воздух, а потом сказал, начав говорить, еще не разжав зубов:
– Послушай, я, конечно, идиот, я влюбился, но если ты попробуешь надо мной смеяться, я тебе твою красивую голову оторву. И здесь вот закопаю. И мне ничего не будет. Дай сюда!
– Э-э, ты не очень-то!
Даша прятала за спину аппарат, Павел подошел, вырвал его и хрястнул о дерево. А потом растоптал. Поднял, что осталось, схватил за ремешок, раскрутил и кинул – далеко, куда-то в кусты за кладбище.
– Не горюй, куплю новый. Но больше не шути со мной. Я с тобой по-человечески, а ты… Ладно, сам виноват.
Павел пошел в машине. Сел. Высунулся:
– Едешь?
– Спасибо, мне тут хорошо.
– Не дури, тут никакого транспорта нет.
– Пешком дойду.
– Дело твое.
И машина Павла тронулась, стала пробираться по кочкам и рытвинам, заросшим травой. Может быть, это были старые, брошенные могилы.
Даша злилась и на него, и на себя. Человек чудит, конечно, это смешно, но не врет, действительно влюбился, а она фотиком начала щелкать. Детский сад. Но орать на себя она тоже не позволит. Как сразу покривился весь, как его расперло! Но, опять же, не в себе человек…
Даша взяла телефон, позвонила Павлу.
Тот ответил сердито и коротко:
– Ну, чего?
– Извини. Возвращайся.
Через пять минут Павел вернулся, Даша села в машину.
– Я не потому, что не хочу пешком идти, – сказала она. – А просто – ну, неприлично себя повела, конечно. Давай сделаем паузу, ладно? А то, извини, ты как танк, а я как муравей. Мне страшно.
– Правда, что ли?
– Конечно. Ты вон какие клыки показал.
– У танков клыков не бывает. Просто не надо меня заводить.
– А на меня не надо орать.
– Ладно, договорились.
Довольно долго ехали молча. Потом Павел спросил:
– А чем твой парень занимается? Где живет?
Даша рассказала – так, как было. Рассказала даже о проекте Володи снять помещение и открыть фотостудию.
