Немчинов, подняв стаканчик, сказал:
– Валера, дорогой наш именинник. Здесь не хочется спешить…
– Перед лицом вечной природы, – вставил Коля.
– Заткнись. Поэтому я не хочу, как обычно: поздравляю, будь здоров и молод – и сразу выпили.
– А что плохого? – спросил Валера. – Я хочу быть здоровым и молодым. Отличный тост. Выпьем!
– Сейчас, потерпи. Я вот все время слышу: интеллигенция проиграла, интеллигенция сдалась. Надоело. Я не сдался – значит, и интеллигенция не сдалась.
– Если бы знать, что такое интеллигенция, – опять перебил Валера.
– Могу объяснить. Хотя ты сам знаешь. Это образованные люди, которые думают не только о себе. Раньше считалось, что они думают о себе даже меньше, чем об… – Илья запнулся…
– Он что, в кустах без нас пил? – тут же поинтересовался Валера у Коли.
– Постой, – сказал Коля. Ему стало интересно дослушать Илью – тот, видимо, пытался вымолвить нечто заветное. Коле хотелось сравнить это заветное со своими мыслями.
– Что про себя они думают даже меньше, чем про общество. Но, к сожалению, ход новейшей истории показал, что таких людей почти нет. Очень мало. Поэтому я бы занизил планку: которые думают не только о себе. Так вот, я не сдался. И Коля не сдался. И ты Валера, ты каждый день спасаешь людей…
– За деньги. Людей, которым, может, лучше сдохнуть. И им лучше, и их близким.
– Да, за деньги, но я же знаю, как ты иногда работаешь. Потому что людей жалеешь, хоть, может быть, сам не хочешь в этом себе признаться. Короче, друзья мои. Мы состарились и испоганились. Но что-то в нас осталось от юности. Что-то светлое. За это светлое, Валера, в тебе!
– Спасибо, – сказал Валера.
Выпили, закусили, но Валера все же проворчал:
– Нет бы за всего человека выпить, за светлое во мне, видите ли. А за темное во мне кто пить будет? У светлого, значит, день рождения, а темное в сторонке нервно курит? Так оно обидится и свое возьмет, как профессионал тебе говорю. Не делай добра не по силам, не то твое же зло тебе отомстит. И так, блин, компенсирует, что замажет все твое светлое на десять лет вперед.
– Хорошая мысль, – всерьез оценил Коля.
Валера налил еще по одной, поднял:
– Что-то совсем не взяло, давайте догонимся. Кстати, насчет гонки. Тост такой: обгоняя других, не обгони себя.
– Сам придумал? – спросил Илья.
– Где-то слышал. Выпьем за то, что мы выпиваем!
Выпили. Некоторое время молча и с увлечением ели уху. Выхлебав по тарелке и еще по одной для добавки, выпили за уху.
– А теперь, – сказал Валера, – я тебе отвечу, Илья. Спасибо за поздравление и за то, что ты меня назвал интеллигентом. Добрая душа. Но ты перехлестнул. Ты говоришь: что-то в нас осталось от юности. Подразумевая, что оно светлое, так?
– Конечно.
– Ага. Так вот я тебе скажу, что в юности я был тем еще поганцем. И не я один. Нет, в самом деле, вы вспомните: идеологии у нас не было, то есть была, но не наша, мы над ней хихикали, Бога для нас не существовало, слово «патриотизм» нам тут же напоминало уроки начальной военной подготовки и припадочного отставного майора Зайчихина, помните его? И всякие субботники, принудительные праздники и прочее разное. Не знаю, как вы, а я хотел только щупать девочек и получать удовольствие любыми способами. Ну, не любыми, иначе бы я в криминал пошел или в крутой бизнес, а я был труслив и ленив. Поэтому жил, как живется, женился на нелюбимых женщинах, делал свое дело и этим хоть как-то спасался. И я, может, только недавно начал от этой юношеской погани избавляться. Я серьезно говорю, не знаю, кто я сейчас, то есть сейчас я врач и предприниматель, но я намного честнее, чем раньше. Так что юность у нас была подлая, ребята, а если кто не согласен, то спорить я не буду.
– Ну, особо подлого ничего не было, – сказал Коля. – Все-таки мы хотели чего-то хорошего.
– Для себя – да. Обычное дело.
– Не только. Какие-то идеи были, хотели мир переделать хотя бы слегка. Но ты, Валера, прав. Я вспоминаю и тоже думаю, что в молодости я был, как ты сказал, поганей.
– А сейчас получшел? – спросил Илья.
– В какой-то степени.
– Это возраст, – заметил Валера. – Желания угасают, следовательно, и грешим меньше. Все очень просто.
– Нет, – не согласился Немчинов. – Мы были лучше, и я вам докажу. Потом. А сейчас мы экзистенциальные банкроты! – не без труда выговорил он.
– Ему больше не наливать, – засмеялся Сторожев и тут же налил. – Ну вас к шуту с вашим экзистенциальным банкротством. Я вам лучше анекдот расскажу.
И рассказал.
И Коля тоже рассказал.
И Илья вспомнил анекдот из тех пяти штук, которые он помнил. Валера и Коля знали этот анекдот, но дослушали до конца и посмеялись.
А потом Илья почувствовал, что пьянеет. И Валера с Колей пьянели, несмотря на обильную еду и чистый воздух. А может, как раз еще и от этого. Опять вспоминали юность, опять Илья пытался свернуть на серьезное, поговорили о поколении, о политике, о судьбе России – довольно горячо, но бестолково, Илья все старался это запомнить, чтобы потом воспроизвести в своем романе, но диалоги получились какими-то неглубокими, бытовыми, тривиальными.
Нехудожественными.
34. ДА ЧЖУАНЬ. Мощь великого
____ ____
____ ____
__________
__________
__________
__________
Вы готовы растоптать окружающих, что, мягко говоря, не доставило бы им удовольствия.
В тот же вечер, когда друзья отдыхали у реки, Павел Витальевич, разозлившийся на себя, попросил Максима привезти ему какую-нибудь девушку. Максим обрадовался (в последнее время брат его очень тревожил), привез одну из лучших своих блондинок, называвшую себя Энн – типа на английский манер. Но Павел Витальевич, не пообщавшись с нею и пяти минут, сказал Максиму:
– Извини, вези обратно.
– Не понравилась?
– Настроение пропало.
– Что с тобой происходит, Паша?
– Ничего не происходит! – закричал на него Костяков-старший. – Ни х… не происходит со мной! И с тобой тоже! И ни с кем вообще ничего не происходит! И мы этим очень довольны!
Максим пожал плечами, не стал спорить (уже потому, что видел – брату очень этого хочется), забрал Энн и увез.
Энн куксилась, канючила насчет неустойки, Максим, не слушая ее, думал о брате. Его какой-то душевной изжогой беспокоили нехорошие предчувствия. Что-то может случиться очень неприятное, но как это предотвратить, Максим не знал. А Энн все ныла, в другой раз Максим цыкнул бы на нее или даже дал легонько (а то и не легонько) тумака по затылку, он и сейчас уже поднял было руку, но передумал. Судьба не линия, не вектор, давно понял Максим, судьба – все, что нас окружает. И возможно, задобрив часть окружающего, можно изменить судьбу. Поэтому он неожиданно дал Энн денег как за полную выработку, та, мгновенно повеселев, хотела тут же его обслужить, причем бескорыстно, не требуя ничего дополнительно, но Максиму не хотелось пятнать чистоту доброго дела, он уклонился.
