— Чего ты там бормочешь? — кричит ее глухая восьмидесятилетняя дочка.
— Заплясали, загудели провода, мы такого не видали никогда, — отвечает мать.
Шестидесятилетняя внучка, тоже тугоухая, кричит:
— Ничего не понимаете, старые!
— А ты чего поняла? — обижается дочь.
— Все!
— А что все-то?
Внучка молчит, не сознается. Вернее, не хочет признать, что она сама ничего не поняла.
Но то люди дальние, а каково близким? Сейчас узнаем, каково близким.
Восемнадцатилетняя дочь Быстрова Настя, услышав новость, кричит матери, которая на кухне:
— Мам, иди сюда, про папу говорят! Да быстрее!
— А что? — входит мать.
— Папу убить решили.
Мать ахает, но тут же говорит:
— Предупреждала я его: не лезь ты на это место! Славы человеку захотелось!
А вот младший брат Быстрова, Владимир, и его жена Надежда. Жена смотрит телевизор, а Владимир сидит в кресле под торшером возле книжных полок во всю стену. Читает.
— Ты слышал? — спрашивает Надежда.
— Выкину я этот зомбоящик. Добил он остатки интеллигенции, — морщится Быстров-младший.
— Брата твоего убить хотят!
— Серьезно? Надо же. Нет, но с ним-то, наверно, согласовали?
Владимир пожимает плечами, он растерян. Он не знает, как к этому отнестись.
А в телевизоре сам виновник, если так можно выразиться, торжества.
Он говорит журналистам:
— Конечно, для меня это неприятное решение. Слишком много начатых дел, хотелось бы их продолжить. С другой стороны, я понимаю, что нужны свежие кадры, новые идеи.
Едет Быстров домой, хмуро смотрит в окно. Предчувствует: будет дома неприятный разговор.
Так и есть: жена Светлана кормит его ужином и сокрушается:
— Нет, но как ты мог согласиться?
— А что я мог сделать? Ну не соглашусь, все равно убьют. Уж лучше думать, что я сам, добровольно. А то получится — как баран на бойне.
— Да так и получилось уже!
Быстров надкусывает котлету, и лицо его вдруг становится очень грустным, как будто он только сейчас по-насто-я щему огорчился.
— Что, пересолила? — тревожится Светлана.
— Наоборот.
— Ну, Вадик, на тебя сроду не угодишь!
— Да ничего, я сам.
Быстров сыплет на котлету соль из солонки. У солонки отлетает крышка, соль высыпается.
— Плохая примета! — пугается Светлана. В кухню входит Настя. Обращается к отцу:
— Привет, машину дашь на пару часов?
— А кто мне крыло вчера помял?
— Купили бы мне свою собственную, я бы мяла что хотела! — оправдывается Настя, не чувствуя за собой вины. — У всех уже машины есть, одна я как золушка.
— Ничего, — утешает отец. — Скоро моя машина твоей станет. Навсегда.
— Правда? — радуется Настя. Светлана одергивает ее:
— Ты разве не знаешь, что нас ждет?
— Почему нас. Это его ждет. А он согласие дал, я правильно поняла?
Быстров вяло кивает.
— Так я возьму машину?
— Бери.
Настя, счастливая, исчезает.
— Так нельзя, — говорит Светлана. — Надо как-то бороться!
— Как?
— Ну не знаю. В суд подать.
— Прецедента не было.
— А ты создай!
— Свет, помолчи, а? И так тошно. Светлана глянула на часы.
— Ой, что же это я? Там же.
Спешит в комнату, включает телевизор. Слышны звуки какого-то веселого шоу.
Быстров встает, шарит по кухонным ящикам. Находит начатую пачку сигарет. Закуривает.
Светлана кричит:
— Вадик, опять закурил? Забыл, что тебе врач сказал? У тебя легкие!
— Скоро не будет, — негромко говорит Быстров. — Ни легких, ни тяжелых.
Поскольку событие хоть и не из ряда вон, но все-таки заметное, как говорят журналисты, информационный повод, Быстрова приглашают на популярную передачу «Глаз народа». Он как человек государственный, служивый, не чувствует себя вправе отказаться.
Сидит в студии, в центре, на свету и на виду, вокруг, как на небольших футбольных трибунах, зрители.
Выходит бойкий ведущий Соломахов, которого встречают аплодисментами.
Он объявляет:
— Итак, начинаем нашу программу «Глаз народа!». Итак, сегодняшняя тема — «Казнить нельзя помиловать». Итак, вот наши сегодняшние гости! — широким жестом Соломахов указывает на троих героев передачи: всхлипывающую женщину лет тридцати пяти, угрюмого мужчину лет сорока кавказской настороженной внешности и скромно утонувшего в глубоком кресле Быстрова.
— Итак, перед нами три человека, объединенных общей проблемой — их собираются убить! — сообщает Соломахов. — Послушаем сначала их. Екатерина Лебедева, что случилось? — подсаживается он к женщине.
— Сын убить хочет, — плачет Лебедева.
— За что?
— Ни за что!
Соломахов вскакивает и голосом, предвещающим сюрприз, объявляет:
— Итак, Екатерина Лебедева, которую хочет убить сын. Вася, сын Екатерины, присутствует в нашей студии!
Под овации (таков формат передачи: всех встречать аплодисментами) выходит Вася, мальчик лет четырнадцати, длинный, весь какой-то членистоногий. Он идет к диванчику, на котором сидит мать. Она отодвигается.
— Не бойсь, дура, не трону, — улыбается Вася.
— Итак, Вася, скажи, — просит ведущий, — действительно ли ты хочешь убить свою маму?
— А чё, прямо на всю страну показывают? — улыбается Вася, крутя головой.
— Да, на всю страну. Так хочешь ли ты убить свою маму?
— Ну, короче, да.
— Что да?
— А вы бы не убили? — гнусит Вася, впадая в раздраженный подростковый тон. — Телефон мне нормальный купить не хочет, за компьютером сидеть не разрешает, вчера с пацанами встретиться не дала, а они меня ждали!
— Итак, ты хочешь убить свою мать за то, что она ограничивает твою свободу? — подсказывает Соломахов.
— Ну да. И вообще, ноет все время.
— Но она же твоя мама, Вася. Она тебя родила! — с болью в голосе восклицает ведущий.
— А я просил?
Соломахов, прекратив диалог, обращается к студии:
— Итак, перед нами мама и ее сын, который хочет ее убить. Какие будут мнения?
